Фургончик с мороженым доставляет мечту

Фургон ехал медленно. Сольвейг подумала, как, должно быть, нелепо выглядит розовый «жук», ползущий среди нищеты, по разбитой дороге под угрюмым небом. Едва Даниэль упомянул людей, по обеим сторонам от фургона начали зажигаться огни. В свете факелов появились изможденные серые лица, в основном принадлежащие женщинам. Аборигены сжимали вилы и топоры. Сольвейг вросла в сиденье, чувствуя, как по спине бежит холодок. Воспоминания вихрем захватили разум – ей и прежде доводилось встречать толпу разгневанных и напуганных крестьян. Казалось, вот-вот раздадутся крики: «Ведьма! Хватайте ведьму!».

Толпа, становясь все больше, неотступно следовала за фургоном.

– Похоже, чужакам здесь не рады, – Даниэль ехал осторожно, плавно замедляя ход.

– Вы весьма наблюдательны.

– Главное, чтобы нас не сожгли на костре.

– Нет, что вы, сначала нас окунут в колодец.

– Это еще зачем?

Сольвейг явственно ощутила, как в тело вонзаются тысячи острых кинжалов, как рот и нос наполняет вода, не давая вдохнуть, как постепенно кончается кислород и гаснет сознание.

– Если удастся всплыть – значит, вы ведьма.

– Это чертовски логично!

Цепляясь за голос Даниэля как за соломинку, Сольвейг неожиданно призналась:

– Меня бросили в море со скалы. Вода была ледяной.

– Как вы спаслись? – он сжал руль так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– Оставалась под водой, пока толпа не разошлась.

Селяне сомкнули кольцо, преградив дорогу. Фургон затормозил.

– Вы сможете объяснить им, что мы не враги, фру?

– Я могу попытаться.

Снаружи нарастал ропот, словно надвигалась гроза. Селяне размахивали факелами, силясь разглядеть незваных гостей сквозь стекло и завесу сумерек. Над замком из-за туч вынырнул бледный осколок луны, а следом раздался вой – собачий ли, волчий – определить не представлялось возможным.

– Я буду драться за вас, фру. До последнего.

– Надеюсь, вам не придется.

Внезапно толпа расступилась, и вперед вышел дюжий широкоплечий молодец. Он пристально осмотрел фургон, вскинул голову и вдруг… рассмеялся.

– Мороженое! – сообщил он остальным. – Сласти!

Толпа зашумела, передавая сообщение. Молодец подошел к окну со стороны Даниэля и постучал в него. Даниэль распахнул дверь:

– Parlez-vous français?[18]

– Немного. Я, – он изобразил, что держит винтовку, – воевал вместе с парой французов. Балканы. Жомапель[19] Раду.

– Даниэль. Западный фронт. А это моя спутница.

Раду заглянул в салон фургона и расцвел в щербатой, но невероятно довольной улыбке, подмигнув Сольвейг. Она опешила и попыталась улыбнуться в ответ, но страх крепко сжимал горло.

– Вы продаете мороженое? Однажды я пробовал его.

– Желаете попробовать еще? – боевой настрой Даниэля вмиг испарился. На смену ему пришло неизменное очарование.

– У нас не так много денег.

Сольвейг наконец совладала с собой и выбралась из фургона.

– Мы искать ночлег, – сказала она по-румынски. Лица селян обратились к ней. Они все еще были напряжены, но многие теперь смотрели скорее с интересом, чем с недоверием. Сольвейг судорожно вдохнула и продолжила: – Мы с радостью угостить вас. Мы путешественники. Держим путь в горы.

На этот раз из толпы вышла женщина. Черные волосы были подернуты сединой, будто угли потухшего костра, колдовские глаза глядели спокойно, но прожигали насквозь. На плече у нее, нахохлившись, сидел вороненок, совсем кроха. Сначала Сольвейг показалось, что это кукла, искусный муляж, но вороненок встряхнулся и натужно захрипел. Женщина запустила руку в карман фартука и, порывшись, достала червячка. Вороненок принял угощение и снова задремал, спрятав клюв под крыло.

– Я Дэя, – представилась она голосом низким и певучим. – А это Чара, – женщина указала на вороненка. – Она выпала из гнезда.

– Позвольте нам переночевать в вашем селении.

– Мой дом небольшой, но есть крыша над головой, и для добрых путников всегда найдется место, – Дэя улыбнулась, взяла руки Сольвейг в свои, и в тот же миг, словно по команде, селяне опустили вилы и факела. – Вы научите меня делать то лакомство, которое так запало в душу моему нерадивому сыну?

– Мама! – возмутился Раду.

Только теперь Сольвейг заметила, что они и вправду похожи: тот же пронзительный взгляд, те же черты, в которых угадывалась горячая цыганская кровь.

– Конечно.

– Тогда идемте в дом, дорогая, похоже, собирается дождь.

* * *

Дым костра стремился ввысь, туда, где простиралось бесконечно синее небо, и растворялся, не в силах дотянуться до звезд. Вопреки прогнозу Дэи, дождь прошел стороной, лишь немного одарив землю живительной влагой. Тучи утянулись на запад, и теперь над головами сияла полнокровная луна в окружении сотен мерцающих точек.

Селяне, чрезвычайно довольные угощением, разбрелись по домам, оставив эту ночь тем, кто в ней нуждался. Раду развел костер во дворе, и гости расселись вокруг него, поддерживая тягучую беседу на двух языках, хоть в избытке слов и не было необходимости. Поленья трещали, в высокой траве за домом стрекотал сверчок, ветер рассказывал больше, чем могли бы люди: о старинных легендах, местах, где побывал, пересудах, которые слышал.