Фургончик с мороженым доставляет мечту

Даниэль стоял, сложив руки на груди. Брызги воды попали и на него, но он не чувствовал холода, лишь смутную тревогу, которая зарождалась где-то в солнечном сплетении. Массимо вздохнул и продолжил:

– Деньги никогда не приносили мне счастья, но только лишившись мечты, я понял это. Моя семья всегда была богата. Отец был купцом и с детства внушал мне, что нет ничего лучше золота. Когда я был ребенком, он дал мне первое поручение – сопроводить товар на ярмарку в соседний город, а после вручил этот дукат. Тогда в моей голове поселилась мечта… нет, одержимость – заработать все золото мира. Я сохранил первый дукат, как память о том, что всякий труд вознаграждается, и с головой ушел в работу. Но чем больше я трудился, тем больше мне хотелось получить. И тем больше я отстранялся от жизни, сам того не замечая.

Сначала я потерял семью. Жена устала от того, что меня вечно нет дома. Она сбежала с каким-то голодранцем, прихватив с собой нашего сына. Затем умер отец, но меня волновало лишь его наследство, впрочем, как и моих братьев. Вскоре не стало и матери. Меня не было рядом, когда она умирала, – я гнался за выгодной сделкой и не успел проститься. А после от меня отвернулись все. Здесь, в Италии, семья очень важна, и когда другие торговцы и ремесленники, которых я представлял, узнали обо всем, они не захотели иметь со мной никаких дел. Человек, предавший семью, легко предаст любого.

Я впал в отчаяние. Я все еще был одержим идеями своего отца. Не спал ночами, все разглядывал свой первый дукат, размышляя: как мне вернуть влияние? Я понимал, что помочь людям забыть обо всем может только время. О том, чтобы покинуть Италию и начать все заново, в другой стране, я не мог и помыслить. Корни, от которых я так легко отказался, проросли глубже, чем я думал.

Но вот однажды, когда надежды почти не оставалось, я услышал о Сольвейг. В таверне, куда я ходил заливать свои беды, от одного пьянчуги. Поначалу я не поверил, что такое возможно, но все же решился разыскать ее.

Она отказывалась забирать дукат, но я убедил ее. И как только монета оказалась в ее руках, я… – Массимо ненадолго прервался, в его глазах блеснули слезы. – Я ожил. Я ощутил свободу впервые за долгое время. Я оглянулся на свою жизнь и понял, что вовсе не жил. Когда не стало моей одержимости, я вдруг увидел все в новом свете. В родительском доме, где поселился старший брат, я нашел мамину флейту. Она играла нам, если мы не могли уснуть. Мне всегда нравилась музыка… На последние деньги я нанял учителя, который помог мне освоить флейту, и стал путешествовать по городам, играя на улицах. Монет, которые оставляли люди, хватало на еду и крышу над головой, остальное же я раздавал беднякам. Я не искал искупления для своей пропащей души, но, сбросив с плеч бремя богатства и власти, больше ни разу не смотрел в прошлое. Только теперь я по-настоящему счастлив. И я не хочу снова становиться тем, кем был до встречи с Сольвейг.

Закончив рассказ, Массимо посмотрел на нее умоляющим взглядом.

– Прошу, не заставляй меня…

– Ты не устал от бессмертия?

– Нисколько. Я понимаю, о чем ты говоришь. Мне доводилось голодать, доводилось попадать в передряги, я даже встретил любовь, а после потерял, и все же…

– Но ты всегда в пути.

– Потому что я привык так жить. Люди не запоминают уличных музыкантов, только их музыку.

С каждым его словом Сольвейг бледнела сильнее. Ее плечи поникли, а глаза подернулись тоской, словно пеплом. Она взяла Массимо за руку.

– Но я должна вернуть тебе мечту…

– Зачем?

– Чтобы… – она сделала глубокий вдох. – Чтобы снова стать человеком.

– Почему ты думаешь, что дело в мечтах?

– Я не знаю… я… – Сольвейг скользнула взглядом по Даниэлю. Он неуверенно пожал плечами.

– Так, может, мечты вовсе ни при чем.

– Но как я узнаю, если не верну их все?

Массимо улыбнулся.

– О, ты узнаешь. Поверь мне. Рано или поздно…

Эти слова укололи Даниэля под ребрами. Он почувствовал, как вновь заныли старые шрамы. Рано или поздно. Поздно. Возможно, слишком поздно… Кажется, Сольвейг думала о том же. Она помрачнела, губы ее задрожали.

– Но что, если однажды ты все-таки устанешь от вечной жизни? – с надеждой спросила она.

– Тогда я снова разыщу тебя, – без раздумий ответил Массимо, а после взглянул на Даниэля и добавил: – Или твоих детей.

– Мы не…

– Знаешь что! – вдруг воскликнул Массимо. – Я придумал! Брось монетку в этот фонтан. Если я захочу забрать ее, то вернусь сюда. Или… пусть ее заберет кто-то другой, кто-то, кому она нужнее.

Его лицо лучилось радостью внезапной догадки, и это ужасно злило Даниэля. Неужели этот самодовольный болван не может справиться со своими желаниями? Что ему стоит освободить добрую женщину, которая однажды уже спасла его, от тяжкой ноши? Однако решение оставалось за Сольвейг. Конечно, Даниэль мог надавить, заставить силой, но Массимо должен был принять монету из ее рук добровольно. Ведь именно так работала магия? Или нет?

Сольвейг не могла решиться. Она переводила взгляд с Массимо на Даниэля и обратно.

– Мяу! – вмешался Дракула.