Гадюка на бархате (СИ)

Лавиния отстранённо наблюдала за тем, как с серого неба падал снег. Он становился всё сильнее и крупными хлопьями засыпал узкую полосу пляжа внизу, в одной из бухт, которых было немало на причудливо изрезанных берегах юттских земель.

Ксантос застыл на скальном утёсе в двух шагах позади сестры, и та почти физически ощущала его тревогу. Поэтому и сказала:

— Не бойся, вниз я не прыгну. У меня для этого ещё слишком много дел.

— Я не сомневаюсь в вас, госпожа сестра, — прошелестел Ксантос в ответ. — Просто я должен быть рядом.

Лавиния обернулась к брату, пытаясь уловить хоть тень эмоций на его лице. Но оно оставалось привычно бесстрастным.

— Будь. Как можно дольше, — тихо сказала она, сжимая запястье Ксантоса, затянутое в чёрную кожу перчатки. — Я очень не хочу никого больше терять… Идём, мне ещё нужно приготовиться ко встрече с Гверном.

Ступив на тропинку, которая вела к подножию скал, Лавиния обернулась. Она бросила с высоты последний взгляд на тёмные воды зимнего моря и покачивавшиеся на них корабли гиллийского флота. Те казались столь многочисленны, что трудно было поверить в их реальность.

К расположившемуся на берегу лагерю брат с сестрой шли молча. Лавиния не находила в себе сил начать разговор с Ксантосом, а тот долго не решался её тревожить. Но когда они уже подходили к шатрам, он всё же спросил:

— Вы ведь не верите в то, что господина Габриэля убил Рихо Агилар?

Лавиния резко вскинула голову. В её голубых глазах вспыхнуло ледяное пламя, заставившее Ксантоса очень пожалеть о вопросе. Но если сестра и злилась, то точно не на него. Потому что уже через мгновение она покачала головой, сказав:

— Нет. Я не поверю, пока Рихо сам мне в этом не признается. А сейчас я собираюсь вытащить его из лап этого рыжего сопляка, мидландского императора. Пока куда больше оснований предполагать, что Габриэля убил именно он или кто-то из его окружения.

— Вы предъявите Карлу Вельфу ультиматум?

— Да. Но сначала — докажу ему серьёзность своих намерений. Для этого мне и понадобится Гверн.

Распрощавшись с братом у входа в своё временное жилище, Лавиния вошла внутрь. В шатре было тепло от разожжённых жаровен, а пара магических ламп светила ярко и ровно. Откинув крышку сундука, Лавиния принялась вынимать из него наряды, выбирая платье, в котором должна была предстать перед гиллийским княжичем.

Шёлк — голубой, как высокое небо Фиорры — и нежно-розовый — как жемчужины, что достают из глубин Хризолитового моря. Бархат — изумрудно-зелёный, как гиллийские луга. Алый — как цвет мидландского герба, как огонь и кровь… И фиолетовый — как мантия Габриэля в их последнюю встречу.

Лавиния стиснула ткань пальцами, молча оседая в застланное белой шкурой юттского медведя кресло. Она не плакала. Как и не делала этого ни разу с того дня, когда узнала о смерти брата, получив письмо, принесённое магическим вестником. Но горло её словно бы сдавила цепкая безжалостная рука, и дышать получалось с трудом, коротко и рвано.

Раньше Лавиния думала, что горе — это слёзы и громкие причитания или ярость и бешенство. Но теперь она чувствовала себя так, будто все эмоции исчезли, как следы на песке, смытые морской волной. Или же — словно бы миру настал конец, всё обратилось прахом, а сама Лавиния бесплотной тенью скользила над руинами. Ничто больше не казалось имеющим смысл или трогающим душу. Но у Лавинии ещё оставались долг перед семьёй и Рихо. И неосуществлённая месть за брата. Поэтому Белая Львица не могла просто опустить руки. Даже если этого и хотелось больше всего.

Погружённая в горькие мысли, Лавиния не сразу обратила внимание на негромкий шорох. И испуганно ахнула, когда из-под походной кровати, прямо под ноги выкатился пищащий, шипящий и клекочущий клубок, представлявший собой двух белых детёнышей горгульи. Те сошлись в полушутливой-полусерьёзной схватке, кусаясь, царапаясь и неуклюже растопыривая крылья.

Священные бестии Хрустальных островов сейчас вели себя как обычные зверёныши, и Лавиния без особого трепета растащила их за шкирки, награждая шлепками по складчатым кожаным бокам. Правда, при этом подумала, что когда горгульи ещё немного подрастут, она уже не сможет совладать с ними силой. Бестии и так уже были размером почти с крупных собак.

Но гиллийские жрецы, которые прониклись к гостье с континента ещё большим почтением, когда вышедшая на пляж священного острова горгулья лапой подтолкнула к той пару своих детёнышей, заверили Лавинию, что подросшие горгульи станут беспрекословно слушаться Госпожу Бестий. И ей оставалось лишь надеяться, что гиллийцы знали, о чём говорили.

Вскоре в шатре появились служанки Лавинии, которые помогли ей облачиться в то самое фиолетовое платье, отделанное чёрным кружевом и узкими лентами. Оно смотрелось почти траурным. Но одновременно и удивительно шло Белой Львице, подчёркивая яркость глаз и светлый цвет кожи. Волосы же Лавинии прислужницы уложили в высокую причёску, оставив выпущенными и обрамлявшими лицо лишь несколько локонов.