Гадюка на бархате (СИ)

Узнав о том, что губернатор колонии в Закатных Землях прислал императору некие «редкости» — драгоценности и просто экзотические вещицы, захваченные в очередном походе против ещё уцелевших в глубине континента ташайских городов, Габриэль не мог оставить это без внимания. Большая часть привозимых из колоний предметов были всего лишь дорогими или не очень безделушками, но вот некоторые… Заключённая в них магия жрецов змееголового бога таила немалую опасность. До поры она крепко спала, но однажды — непременно вырывалась наружу, мощно и смертоносно, словно огонь из угольев, тлеющих под слоем пепла.

Поэтому в сегодняшнюю задачу Рихо и входило проследить, чтобы среди преподносимых Карлу даров таких артефактов не оказалось. Надеяться на то, что губернатор озаботился проверкой вещей, не приходилось — и Габриэль, и Рихо отлично знали, как беспечно порой относятся к магии несведущие в ней люди.

Рихо не нравилось задание — и потому что он терпеть не мог мидландское высшее общество, и — ещё в большей степени — потому что на праздник невозможно было пронести ни меча, ни арбалета. Хотя, конечно, пару метательных ножей и длинный кинжал Рихо припрятал, а под манжетой камзола у него был закреплён сигнальный амулет. Стоило переломить толстую синюю пластинку — и ожидавшие недалеко от ворот Флидерхофа бойцы Гончих явились бы на подмогу. На амулете настоял Габриэль, с некоторых пор очень не любивший случайности. Но, несмотря на все эти предосторожности, Рихо не чувствовал себя уверенно. А его нынешняя напарница лишь добавляла беспокойства.

Сейчас она подошла к нему, шурша шёлковым платьем, и быстро проговорила:

— Пока я не заметила ничего особенного, но ташайские безделушки преподнесут его величеству чуть позже. А жреческая магия отличается от нашей слишком сильно и вряд ли я смогу её почувствовать на большом расстоянии.

— Хорошо. Я тоже не видел ничего подозрительного, но нам стоит оставаться начеку, — Рихо чувствовал, как его собеседница волновалась, скороговоркой выпаливая фразы, поэтому сам постарался говорить с тем спокойствием, которого вовсе не ощущал.

«Погоди, Габриэль, вот вернусь домой и выскажу тебе всё, что думаю о совместной работе с чародейками. Особенно с юными и неопытными».

Девчонка Рихо откровенно раздражала, но при этом он не мог не признать, что — в отличие от него самого — она смотрится здесь, среди самых могущественных людей империи, на удивление естественно. Более того, он вполне мог назвать Эулалию Осорио одной из самых прелестных женщин на празднике.

Платье цвета слоновой кости с широкими, сужавшимися у запястий рукавами и скромным полукруглым вырезом трудно было назвать роскошным, но оно выгодно оттеняло золотистый тон её кожи. Отсутствие же украшений — кроме разве что серёжек с крупными жемчужинами — и причёска в виде простого гладкого узла, только подчёркивали необычную красоту Эулалии.

— Императрица сегодня мила как никогда, — вдруг шепнула Рихо она. — Посмотрите сами, — Эулалия чуть повела веером в сторону полускрытого кадками с пальмами и ещё какой-то тропической растительностью уютного уголка с круглым столиком и двумя небольшими диванами, на одном из которых сидела Луиза. Она, и вправду, очень дружелюбно щебетала о чём-то с Эдит Вейсенфельд, между делом пододвинув к той розетку с пирожным, усыпанным засахаренными фиалками и тут же принявшись за своё, щедро украшенное марципанами.

— Говорят, именно её величество Луиза подсказала императору идею этого праздника. А как вам всё это? — веер в руке Эулалии описал полукруг, который охватывал зал, сияющий огнями свечей и драгоценностями дам.

— Дурость, — честно ответил Рихо, хватая бокал с подноса проходившего мимо слуги. — Четверть столицы сгорела, главный собор едва не стал общей могилой, война вот-вот начнётся — а император устраивает торжества!.. Хотя, вино подают неплохое, — отсалютовал он бокалом Эулалии.

— Вы так… прямолинейны, господин Агилар, — сказала она, полуопустив густые ресницы. — Скажите, а вы ведь из рода тех самых Агиларов, из Альканы?

— Именно. Только вот им лучше об этом не напоминать, если не хотите услышать зубовный скрежет.

Эулалия улыбнулась в ответ на это признание. Она ощущала себя очень странно. Уже долгое время её дни и ночи были совершенно однообразны — первые наполняло обучение магическому искусству, вторые — удовлетворение желаний ненасытного Сигеберта. Эулалия не могла бы с уверенностью сказать, какое из этих занятий она ненавидела больше. Утешение чародейке приносила лишь мысль о том, что однажды ей выпадет случай искупить свои грехи, умерев во имя Троих.

Вот только в последние дни всё так запуталось!.. Раньше она глубоко уважала кардинала Фиенна, считая его человеком безупречной репутации и огромных заслуг перед Церковью. Но, когда Эулалия узнала о проклятии, её почтительность сменилась чувством куда более горячим, в котором ненависть к посмевшим сотворить такое с Габриэлем переплеталась с восхищением перед ним самим.