Гадкая ночь

Регер нахмурился – он не ожидал таких осложнений. Что же делать? Ладно, успокойся, никуда француз не денется в таком состоянии.

– Останешься у дверей оперблока, – приказал он Андреасу. – Потом проводишь этого м… э-э… Серваса в его палату…

* * *

Сам Регер вернулся в участок, который в точности соответствовал представлению Эсперандье: если б не пандус для людей с ограниченными возможностями, он выглядел бы в точности как альпийское шале. Даже цветочные горшки на подоконниках стояли. Муниципальный служащий сметал снег с пандуса, и Регер жизнерадостно его поприветствовал.

Внутри он сразу набрал номер французского коллеги и понял, что тот говорит из машины.

– Я в пути. Вы взяли его под наблюдение?

– Он в операционной, под наркозом, – ответил австриец. – Я оставил в клинике человека, который ни на шаг от него не отойдет. Скажите наконец, что совершил этот тип? Вы назвали его преступником, но это несколько расплывчато…

– Мы подозреваем, что он стрелял в человека, – ответил Эсперандье. – Серийного насильника.

– Значит, на него выписан международный ордер? – поинтересовался австрийский сыщик.

– Таковых не существует, – поправил его собеседник и добавил после паузы: – Есть «Красное уведомление» для Интерпола.

– В таком случае я прошу помощи у федералов из Зальцбурга, – сообщил Регер.

– Ни в коем случае – по крайней мере, пока я не доеду до вас, – заволновался француз. – Этот человек не опасен для окружающих. Оставьте его мне.

Регер насупился – ибо перестал понимать что бы ты ни было.

– Как скажете, – вздохнул он, решив непременно связаться с начальством.

* * *

Марайке ошиблась: Серваса пока не «загрузили», хотя он лежал на операционном столе, под капельницей, с кислородной маской на лице, напуганный, расстроенный, плохо соображающий. Вокруг занималась своим делом медицинская бригада, мониторы показывали цифры артериального и венозного давления, температуру и еще что-то.

На соседнем столе лежал Гюстав. Он был уже под наркозом, нужная температура тела поддерживалась с помощью специального одеяла и латексного матраса. Мальчика окружала современная волшебная машинерия – мониторы, стойки с висящими на них пакетами с кровью, прозрачные трубки, закрепленные пластырем и помпы с препаратами. Сервас закрыл глаза. Наркотики начали действовать, и сильнейший стресс первых минут уступил место странному блаженству. Странному, учитывая, в каком жестко враждебном окружении он находился. Сознание в последнем проблеске ясности шептало ему, что ощущение это обманчивое, ложное и доверять ему нельзя; но наконец умолкло и оно.

Сервас снова посмотрел на руку мальчика – туда, где кровь пыталась вырваться на волю. Так всегда бывает: кровь борется, чтобы обрести свободу. Красная на белой коже, красное в прозрачном пакете. Красная. Красная. Красная – как из отрезанный лошадиной головы, красная – как вода в ванне, где вскрыла себе вены Мила Болсански [128], красная – как его собственное сердце, пробитое пулей, но не остановившееся.

Красная…

Красная…

Он вдруг понял, что отлично себя чувствует. Вот и ладно. Это конец, как говорит Эсперандье. Не говорит – поет. This is the End My Friend [129]. Ну что же… Это конец… Гюстав, сын Кирстен. Нет, не так: Гюстав, сын… Чей сын?

Перестаешь соображать.

Мозг бастует.

Красный…

Как падающий занавес.

* * *

– Где они? – спросил Рембо.

В Тулузе комиссар Генеральной инспекции смотрел в лицо Стелену, бледное, до жути бледное лицо человека, вспоминающего свой безупречный доселе послужной список. Увы, пятно, расползающееся сейчас по его репутации, уничтожит все годы добросовестной честной службы, и очень скоро все будут помнить только об этом. Годы стараний, честолюбивых помыслов и компромиссов полетят к черту за один день. Вот так же жестокий циклон уничтожает за несколько часов прибрежный рай.

– Не знаю, – признался он.

– Вам неизвестно, где находится Сервас? Никаких идей? Догадок?

– Нет…

– А это норвежка… Кирстен, как ее там…

– Нигаард. О ней я тоже ничего не знаю.

– Один из ваших людей – убийца, пустившийся в бега, а норвежская коллега, его временная напарница, исчезла. Вас это не беспокоит?

Тон был резким, почти оскорбительным.

– Мне очень жаль; мы делаем все, что можем, чтобы найти обоих…

– Все, что можете… – Рембо фыркнул. – Один из сотрудников бригады уголовного розыска хладнокровно пристрелил человека… В ваших рядах находится душегуб! Это подразделение – настоящая катастрофа, стыд, позор, пример всего худшего в полиции, а поскольку руководите им вы, полная ответственность ложится на вас, – добил Стелена Рембо. – Можете мне поверить – с вас спросится по полной. – Он встал. – А пока постарайтесь найти Серваса и Нигаард. И не облажайтесь.

Стелен набрал номер Эсперандье. Если кто и знает Мартена, это его заместитель. Ответила Самира.

– Патрон…

– Где Венсан?

– В отпуске… – через паузу ответила она.

– Что?..

– Он взял день…