Гадкий утёнок, или Повесть о первой любви

Шурочка, действительно, чувствовала себя больной. Вчера, в её выходной, они с Лизаветой полдня солили огурцы, потом убирали за поросенком. Огурцы солить было весело и вкусно. Лизавета уложила на дно эмалированного ведра, примерно на четверть, пряные травы, чеснок, затем, почти до края, – пупырчатые, предварительно замоченные в колодезной воде огурчики, засыпала их стаканом сахара, двумя стаканами крупной серой соли и поставила в подпол. Шурочка подавала ей вёдра вниз, в подпол, – тяжёлые! А Лизавета спокойно принимала их и составляла в полумраке, пахнувшем теперь не только картошкой, но и букетом из смородины, хрена, зонтиков укропа и чеснока. Травы издавали такой аромат! Не надышишься!

Поросёнок тоже издавал аромат – не вздохнуть. Он был вовсе не розовым, как представлялось Шурочке, а пятнистым, чёрно-белым. Лизавета чистила за поросенком в сарае, а Шурочка помогала свинячьи отходы в яму относить. Яма была вырыта в конце огородов, идти к ней было метров триста. Чтобы не затягивать с ароматными ходками, Шурочка просила Лизавету класть в ведра побольше, и та наваливала отходы свинячьей жизнедеятельности, перемешанные с опилками, почти до краев. Потом они носили из колодца воду для бани, потом мылись. В бане Шурочке все время хотелось прикрыться – постоянно чувствовала на себе Лизаветин оценивающий взгляд. Потом заглянула в гости жена Васиного брата Ирина, и теперь глазела Шурочка, с удивлением отмечая морщинки на её лице, устало опущенные утолки губ. Гостья казалась старшей сестрой красавицы с Доски почёта и никак не выглядела на свои двадцать два. Все тридцать! И руки – шершавые, с вздувшимися венами.

«От дойки это, – заметила Ирина Шурочкин взгляд. – Каждый день ведь без выходных на ферму бегаю. У меня пятнадцать коров».

А потом вдруг у Шурочки началось кровотечение, хотя для месячных было не время, с последних всего две недели прошло. И теперь её больше всего хотелось прилечь.

Ох, как же она устала! И невестой быть устала, и вообще. И Вася вчера психанул, что им нельзя, ну, это… И ушёл. Хотя ей облегчение – не будет пока приставать со своей постелью…

– Шурка, Шурка, привет! Ты куда пропала? Приходи сегодня, танцы будут! Знаешь, какого мы вчера дали жару!

Теперь уже Эльвира и Лена брали второе для себя и для Иры. На второе был неизменный гуляш – в деревне они жили неделю, и каждый день поварихи готовили гуляш. Только гарнир меняли. Сегодня сварили рис.

– Не знаю, девчонки, что-то некогда мне. И устаю.

– Да ладно тебе, некогда! Приходи! И Васятку веди, посмотрим, как танцует. А то что-то скучная ты какая-то.

Девчонки подхватили свои тарелки со вторым, стаканы с компотом и убежали к столу.

«Может, правда прийти?»

– Ну, Зоенька, выйдешь уже за меня замуж? А то будешь ломаться, – передумаю!

Кто-то из шофёров, сдавая грязные тарелки, опять заигрывал с Зоей-посудомойкой, умственно отсталой девицей лет тридцати пяти.

– Уйди, уйди!

Дурочка посудомойка краснела и отмахивалась от очередного «жениха» красной, распаренной в горячей воде ладонью. Старательная, исполнительная и стеснительная Зоя посуду мыла чисто и мусор выносила без напоминаний. Хотя какой там мусор, только отходы пищевые. А их по очереди расхватывали и поварихи, и Людмила – каждая откармливала дома по кабанчику. Теперь, наверное, и Шурочке надо будет в очередь записываться. Вася ведь тоже хочет… кабанчика.

– Девушка, плесните-ка нам вашего замечательного супчику.

Шурочка подняла глаза. Напротив стояла та самая троица, которую она пыталась отговорить есть пересоленный суп: кудрявый высокий красавец, маленький смуглый носатый узбек и темноволосый парень, похожий на Джона Леннона. Шурочка плеснула в три тарелки, щедро плюхнула по полной ложке сметаны, выбрала кусочки мяса посимпатичнее. Узбек и красавец осторожненько, чтобы не расплескать, понесли свои тарелки к свободному столику, а «Джон Леннон» задержался:

– Спасибо! Скажите, а вы любите танцевать?

– Люблю.

– У нас танцы вечером. Приходите! Это возле клуба. Там и наши, и ваши собираются.

– Я знаю, где это.

– Значит, придёте?

– Женька, хватит кадрить, освобождай место, вон, очередь собрал!

Крупная и рослая, как гренадёр, блондинка оттеснила парня и распорядилась:

– Так, два супа, один без сметаны, обе ложки во второй!

Шурочка налила супу, добавила сметану и кинула в тарелки к гренадёрше два самых жилистых мясных обрезка. Надо же – Женька, почти тезка Джону Леннону.

* * *

«Когда нам было по семнадцать-восемнадцать лет!» – надрывалась группа «Примус». Или «Динамик»? Шурочка их путала, да и не особо старалась отличать. Музыка ей нравилась – весёлая, быстрая, сплошь рок-н-роллы. Она ждала-ждала Васю, не дождалась и уже почти в десять пошла к клубу одна. Хотелось встряхнуться, увидеться с девчонками и проснуться, что ли. Как-то быстро всё с ней произошло. Вася, Лизавета, Анна Михайловна так быстро и основательно втянули её в свою жизнь, что иногда казалось: она последние дни не живет – кино смотрит. Или сон.

– Эх-эх-эх, оп-па, оп-па!