Гагаи том 1

Надо ознакомить с постановлением Пленума не только коммунистов, но и комсомольцев, беспартийных, сообща наметить мероприятия, договориться, как дальше работать.

Давно уже собрания не привлекали столько людей. Активистам не пришлось ходить по цехам и объявлять дополнительно, как это случалось раньше. За неимением более подходящего места разместились в цехе подъемки: на верстаках, на подъемниках, на буксовых коробках и дышлах, просто стоя или привалившись к чему-нибудь плечом. Чувствовалась большая заинтересованность в предстоящем разговоре. И она сразу проявилась. Информацию Дорохова выслушали со вниманием. Особый интерес вызвала та часть постановления, где ставились конкретные задачи по транспорту. И едва Клим умолк, вдруг заговорили все. Словно рокот пронесся — глухой, угрожающий, — в котором явственно послышались голоса:

— Вот те и выясняется, кто стопорил!

— К ответу их!

Председательствовал на собрании Тимофей Пыжов. В этом он не новичок. У него своя манера — не мешает живой дискуссии. Бывает же, человек теряется, выходя на люди, а с места, гляди, что-нибудь дельное скажет.

— Кто смелый? У кого что болит? — обвел он взглядом присутствующих. — Давай выкладывай свои соображения.

Повторить приглашение не пришлось. Один за другим поднимались желающие высказаться и говорили о наболевшем, о том, что думали, и не стеснялись в выражениях. В выступлениях то и дело упоминалось имя Кончаловского. Паровозники припомнили, как он свирепствовал, наказывая за малейшее проявление инициативы.

— Пусть объяснит, за что отдавал под суд Пыжова! — выкрикнули сзади.

— И почему придерживал остальных, когда люди потянулись к большому клапану? — добавил Андрей Раздольнов. Вышел вперед. — Тут нас и любимчиками обзывали, особенно после получки, и прочими несообразными словами, — продолжал он. — Только не по его желанию, — Андрей указал на Кончаловского, сидящего неподалеку от президиума, — не по его доброте мы нажимали на всю железку. А скорее наоборот, колосник ему в бок. Это для ясности... И я не буду спрашивать, сопротивлялся он начинанию передовиков или не сумел возглавить. Сопротивлялся как самый злостный предельщик и перестраховщик. Это сопротивление почти каждый из нас испытал на своей шкуре. А поэтому нашему начальнику депо надо ломать рога, как между прочим, и постановление предписывает.

Ян Казимирович ерзал на стуле, раз за разом вытирая лысину большим платком, оборачивался к президиуму, раздраженно бросал:

— Безобразие... Невежество...

И, едва Андрей сел, потеснив Ванюру Глазунова, Ян Казимирович обратился к председателю:

— Прошу оградить от оскорблений, от хулиганских выпадов. Если молодой человек не понимает, я могу объяснить.

— Хорошо, — согласился Тимофей, — только давайте, наверное, выслушаем остальных выступающих, а тогда уж заодно...

А страсти накалялись. Шла речь о недостаточно четкой организации труда на ремонте. О потерях из-за частых простоев. Об авралах и чрезмерно возросших сверхурочных работах.

Комсорг механического цеха рассказал, как в свое время токари предложили новую технологию обработки бандажей колесных пар. Трудоемкую, отбирающую много времени операцию можно было сократить вдвое. Но ребята не нашли поддержки у руководителей депо.

— Нам сказали, что не с нашими мозгами браться за это дело, — говорил он. — Хочу теперь разобраться, как же это понимать? ЦК доверяет нашим мозгам, а товарищ Кончаловский не доверяет. ЦК прямо указывает, что стахановско-кривоносовское движение должно быть направлено на повышение качества и сокращение сроков ремонта, на бесперебойную выдачу паровозов под поезда. А товарищ Кончаловский зажимает толковое предложение.

Выступил Максимыч.

— Я как беспартийный скажу слово, — говорил он. — Прямо скажу: всем нам по душе такая директива. Что в ней главное? А то, что сразу двух зайцев бьет. И государству выгода от этого движения, поскольку оно темп дает всей индустриализации, и рабочему прямой выигрыш в заработке. Вот я всю жизнь по старинке ездил. Тимофей, бывало, насядет, чтоб побыстрей оборачивался да потяжелей состав брал. Ну, а я, как раньше это делалось: «Тебе что за печаль? — отвечаю. — Топи, знай!» А он: «Нам, — говорит, — большевикам, до всего дело». Вот так-то. Потом, как за правое крыло пересел, и показал, какое, значит, ему дело. Обставил!

Послышался смех, замелькали улыбки, раздались возгласы:

— Ага!

— Донял?!

— Как же! — подхватил Максимыч. — Машина одна и та же, а результаты разные. Пришлось идти на выучку.

— Не прибедняйся, Максимыч! — откликнулся Тимофей. — Та поездка была мне уроком!

— Ладно, Тимоша, — отозвался Максимыч. — Не в том дело, кто кому помог. А веду я к тому, что раньше, бывало, ежели мастеровой заимеет какую смекалистую хитринку по части своей работы, — ни в жизнь не поделится.

— Это верно!

— Ни в жизнь! — поддержали его пожилые рабочие.