В общем, обмен мнениями закончился холодным недовольством с ее стороны и злостью проигравшего – с моей. Но едва я собрался уходить, Эмануэла снова подбежала ко мне. Ее матушка уже здесь. Может быть, я задержусь на минуту познакомиться с ней? Пожалуйста – она наслышана обо мне. Я смотрел на нее и думал, какого дьявола мне никак не склонить эту Венеру к чему-то большему, чем святое товарищество? С такими мыслями я поплелся знакомиться с ее матерью, про себя приговаривая: «Это в последний раз, теперь уж точно!» Поклон, рукопожатие. Мамаша оказалась низенькой, крепенькой, решительной, весьма заурядной, но тщательно и дорого одетой дамочкой – тонкие губы, прямой лоб, ноль воображения и твердое знание этикета. Она окинула меня таким взглядом, словно к ней подвели юного претендента на руку ее дочери.
И вот что занимало меня в эту минуту: при всей непостижимости самого факта, что такая красавица и умница, как Эмануэла, могла появиться на свет из подобного источника, не здесь ли кроются также истоки ее эмоциональной вялости и сексуальной заторможенности? Ну действительно, какое душевное тепло, какое воспитание чувств могла дать своей дочери эта женщина? Никаких! И потому особенно любопытно было наблюдать, как искренне Эмануэла привязана к старой пустоголовой кукле. Я не оговорился, ее мамаша воплощала собой бездумный конформизм, и если сравнивать их умственное развитие, то Эмануэла ушла далеко-далеко вперед, сколько бы я ни упрекал ее за слабое понимание реальной жизни. Несомненная любовь к матери выражалась хотя бы в том, что Эмануэла безропотно терпела ее глупость. Учитывая интеллектуальные возможности Эмануэлы, это само по себе было забавно. Одним словом, мать и дочь вместе являли собой прелюбопытную картину. Оставалось предположить, что отец все же не чета матери, иначе просто непонятно, откуда у них такая дочь.
И некоторое время спустя – кажется, следующей весной – мне довелось познакомиться с ее отцом, когда они с Эмануэлой делали покупки на Пятой авеню. Что ж, высокий, статный, красивый… Но сразу видно – завзятый ретроград, предпочитающий к тому же держать язык за зубами: типичный расчетливый юрист и охранитель устоев, который больше всего на свете дорожит общественным положением, карьерным и финансовым успехом, а значит, всегда осторожен в мыслях и словах – настолько, что я не мог отделаться от ощущения, будто разговариваю с автоматом, обученным выдавать только юридически правильные и светски корректные фразы. Собственное мнение, если таковое у него имелось, он держал при себе. Поистине образцовый супруг для уже знакомой мне мамаши! Надежный и в меру преуспевающий – в масштабах Чикаго и Уитона, штат Иллинойс, – адвокат. Надо сказать, еще задолго до этого дня я уразумел, что родовое гнездо Эмануэлы в Уитоне было центром местного привилегированного общества, в высшей степени добропорядочного и в меру религиозного. Однажды она сама мне в этом призналась. Как и в том, что ее родители и все их друзья с глубокой скорбью встретили ее решение променять Уитон и своевременный респектабельный брак на Нью-Йорк, с его соблазнами и пороками, одним из которых они почитали литературу.
Повстречав Эмануэлу вместе с отцом и припомнив ее матушку, я пришел к выводу, что подобный союз определенно не мог произвести на свет нормального, живого человека, – и в который раз постарался забыть ее. Легко сказать! Скоро меня вновь начал преследовать ее образ – ее гармоничные формы, ее идеальная фактура, – и вновь настигли мысли о ее глубоко запрятанном, вечно подавляемом желании. И я снова готов был поверить, что она не полностью сделана изо льда, а раз так – не полностью недоступна. Наверняка! И возможно, кто-нибудь сумеет растопить этот лед? Я так загорался от этой мысли, что временами впадал в исступление и уже не знал, кого винить – Эмануэлу или саму жизнь, которая опять и опять зачем-то дразнит меня и оставляет ни с чем, обрекая вечно томиться несбыточной надеждой!
Потом ей показалось, что здоровье матери стало сдавать, и они куда-то уехали на целых два года. По возвращении в Нью-Йорк она предложила мне встретиться за ланчем, затем позвала смотреть какую-то выставку, и все для того, чтобы возобновить наше бесперспективное, никчемное, с моей точки зрения, знакомство. Шутка ли сказать, с нашей первой встречи прошло уже восемь лет! И хотя, на мой вкус, Эмануэла была по-прежнему прекрасна и желанна, все-таки моложе она не становилась.