— А что вы сделали, впервые войдя в свой новый кабинет?
— Я подумал: что на моем месте сделала бы Галя? Стала бы махать шашкой? Или? Были времена, когда некоторые выходили на Красную площадь в плавках, а она всегда прихватывала зонтик.
Образ интеллигенции с зонтиком, противостоящей власти, как нельзя лучше показывает характер Волчек. К милой краске «наивность» Хазанов добавляет другую — «мудрость», которая, как показало время, ничего общего не имеет с конформизмом.
ГЕННАДИЙ ХАЗАНОВ: — Когда я прихожу в «Современник», я вижу, что она как будто живет в театральном замке, где она — сторож, электрик, она же — столяр. Владеет таким вольтажом, который позволяет ей устраивать в наше время из каждой премьеры праздник, привлекать зрителей в театр, несмотря на высокие цены и бешеную конкуренцию.
Когда Хазанов встал во главе театра, он стал учеником «сестры» и с прилежанием усваивает ее науку умения встраиваться в среду, ладить с властями, не наступая на горло собственной песне, и избегать ударов со стороны коллектива. Вольтаж дается нелегко. Иногда, видя ее отчаяние и беспомощность, он понимает, какую цену «сестра» платит за свое искусство руководить театром в советское и, как оказалось, более жестокое постсоветское время.
Он один из немногих, кто резко не согласен, когда ее называют железной леди.
— Только женщина может руководить театром в наше время. И если Галина Борисовна не женщина, то кто же тогда женщина? — с печальным удивлением смотрит он на меня.
А я думаю, что, наверное, только слабые мужчины хотели бы видеть в ней что-то вроде бастиона, в котором можно укрыться в бурю, или вальяжно загорать в безоблачные теплые дни, видеть ее слабой по-прежнему остается привилегией сильных.
1984
{МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». СЦЕНА}
Роль Марты из спектакля «Кто боится Вирджинии Вульф?» оказалась для Галины Волчек желанной и кровавой в прямом смысле слова. Впервые о Марте в новой пьесе Олби она узнала от своего друга, американца Алана Шнайдера, который поставил пьесу в своем нью-йоркском театре. Не видя спектакля и не читая пьесы, она со свойственной ей интуицией сразу поняла: это то, что надо ей и «Современнику».
Она «заболела» «Вирджинией» настолько, что с маниакальной настойчивостью стала предлагать пьесу режиссерам. Анатолий Эфрос, получив предложение, отказался, он объяснил, что Олби — не его материал, что в пьесе «мало воздуха». Кто-то нашел другие, но неубедительные для Волчек аргументы.
Что за ерунда? А почему она сама не взялась за эту постановку? Ее страсть к теме как минимум гарантировала интереснейший результат. Вопросы эти ей можно не задавать, потому что еще несколько лет назад она определила для себя принцип, который ни разу не нарушила, — актриса Волчек никогда не будет играть в спектаклях режиссера Волчек.
Что за нелепая принципиальность? — думаю я. — Мало ли примеров, и вполне удачных, когда режиссер выходил на сцену. Например, Олег Ефремов — уникальный образец: он позволял себе эксперименты такого рода не раз. Но ее упертость… В свое время тот же Ефремов свою беспартийную ассистентку считал более партийной, чем он сам, имея в виду ее фанатичную веру в принципы и идеи, сформулированные некогда при основании «Современника». Похоже, что это качество с годами все более пускало корни и не позволяло Волчек отступать от принципов ни влево, ни вправо. Спектакль «Кто боится Вирджинии Вульф?» в этом смысле не был исключением.