Читаем Галина Волчек как правило вне правил полностью

Фотография, подаренная Галине Волчек Валентином Гафтом после премьеры спектакля «Кто боится Вирджинии Вульф?». Надпись на обороте: «Конечно, жизнь — не развлечение,/ Но ты про горести забудь/ Невозвратимый миг! Значение/ Его поймешь когда-нибудь».


ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — А Валя просто не рассчитал. Острием зонтика он попал мне в голову и пробил ее. Ну ты же знаешь, что самочувствие на сцене несколько иное, чем в жизни, и я сразу ничего не поняла. Только потом, когда кровь стала заливать лицо, костюм, надо было что-то делать, чтобы зрители до антракта ничего не заметили.


Поэтому Марина Неелова неловко старалась вытереть ей голову своим шарфом и прикрыть ее всем, что попадалось под руки. Во время антракта за кулисами уже ждала «скорая». Наложили швы, и спектакль доиграли до конца.

Теперь, когда Валентин Гафт начинает при Волчек серьезно рассказывать кому-то, как во время спектакля «Плаха» партнерша нечаянно вывихнула ему руку, Волчек смеется и, не говоря ни слова, показывает ему на свою голову. У нее до сих пор остался бугорок — отметина от «Вирджинии Вульф». А Гафт говорит, что теперь они оба «помеченные».


«Кто боится Вирджинии Вульф?». Марта — Галина Волчек, Ник — Александр Кахун, Хани — Марина Неелова


Эта «помеченная» пара уникальна по-своему, и их многолетние отношения прошли разные круги.


ВАЛЕНТИН ГАФТ: — Вскоре после ухода Олега Ефремова я пришел к Гале в кабинет и положил ей на стол заявление об уходе. Ефремов звал меня, я решил перейти во МХАТ. Она взяла заявление… Мы не сказали другу другу ни слова. Я встал. Пошел к двери. Вдруг обернулся и… Мы бросились друг к другу, обнялись… Было ощущение, как будто мужчина решил уйти от женщины, но в последний момент передумал, и от этого любовь стала еще сильнее.


Он говорит, что большинство его лирических стихов — это ее социальный заказ. Ей же он посвящает эпиграммы.

Ты мать-кормилица. Ты мощь и сила,Что сквозь театр прошлаСвой длинный Млечный Путь.Всех эликсиром жизни напоилаТвоя большая мопассановская грудь.

А она любит этого порывистого человека с встревоженными глазами и считает его уникальным партнером, рядом с которым можно то оказаться на верху блаженства, то лететь в пропасть.

— У него бывают такие глаза на сцене, что можно только мечтать. А бывает чрезвычайно эгоистичным. Случай «умер-умер» знаешь?

И я получаю очередную историю от Волчек. Они долго с Фокиным искали финал и пришли к выводу, что градус монолога Марты должен быть жуткий. «Как будто кожу с него снимает», — повторял режиссер. И вот на одной из репетиций начинается диалог.

— Он умер, Марта. Умер, — говорит Гафт.

— Нет, он не умер, — отвечает Волчек. Гафт терпеливо повторяет фразу, стараясь не выдать своей взволнованности. До него не доходит, что она уже мертва. Она бьется об него и кричит:

— Нет, он не умер!

И в этот момент, сама не помнит как, разорвала на нем клетчатую ковбойку. Он посмотрел на нее и продолжал дежурным голосом, не имеющим никакого отношения к пьесе, видимо, мысленно оценивая материальный ущерб:

— Да, он умер.

Правда, после этого Галина Волчек поехала в магазин «Березка» и купила ему рубашку и парфюм.

«Вирджиния Вульф» осталась в памяти и незаслуженными обидами от партнеров. Когда она с болью говорит об этом, я не сомневаюсь, что это есть результат ее руководства, а до нее — Ефремова. Оба время от времени пожинали плоды своей многолетней демократической политики. Ефремов, несмотря на заслуженное прозвище Фюрер, в любой момент мог получить от подчиненных по первое число за свой неудачный спектакль. Именно его артисты практически единодушно не приняли «Чайку», тем самым ускорив уход Ефремова во МХАТ. И Волчек, принявшей от учителя эстафету демократии по-современниковски, доставалось — и как актрисе, и как главному режиссеру, и как женщине…

1989

{МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». СЦЕНА}

В зале свои и немного пришлых — в основном студенты. Репетиция идет непривычно вяло — то ли посторонние работают сдерживающим фактором, то ли хмарь за окном вгоняет всех в спячку.

Волчек останавливает действие. Делает замечание артистам.

Перейти на страницу:

Все книги серии Театральная серия

Польский театр Катастрофы
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши.Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр. Критическому анализу в ней подвергается игра, идущая как на сцене, так и за ее пределами, — игра памяти и беспамятства, знания и его отсутствия. Автор тщательно исследует проблему «слепоты» театра по отношению к Катастрофе, но еще больше внимания уделяет примерам, когда драматурги и режиссеры хотя бы подспудно касались этой темы. Именно формы иносказательного разговора о Катастрофе, по мнению исследователя, лежат в основе самых выдающихся явлений польского послевоенного театра, в числе которых спектакли Леона Шиллера, Ежи Гротовского, Юзефа Шайны, Эрвина Аксера, Тадеуша Кантора, Анджея Вайды и др.Гжегож Низёлек — заведующий кафедрой театра и драмы на факультете полонистики Ягеллонского университета в Кракове.

Гжегож Низёлек

Искусствоведение / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Основанная на богатом документальном и критическом материале, книга представляет читателю широкую панораму развития русского балета второй половины XIX века. Автор подробно рассказывает о театральном процессе того времени: как происходило обновление репертуара, кто были ведущими танцовщиками, музыкантами и художниками. В центре повествования — история легендарного Мариуса Петипа. Француз по происхождению, он приехал в молодом возрасте в Россию с целью поступить на службу танцовщиком в дирекцию императорских театров и стал выдающимся хореографом, ключевой фигурой своей культурной эпохи, чье наследие до сих пор занимает важное место в репертуаре многих театров мира.Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова-Мельник) — журналист, редактор и литературный переводчик, кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Автор книг о великих князьях Дома Романовых и о знаменитом антрепренере С. П. Дягилеве.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Искусствоведение
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010

Как в Швейцарии появился современный танец, как он развивался и достиг признания? Исследовательницы Анн Давье и Анни Сюке побеседовали с представителями нескольких поколений швейцарских танцоров, хореографов и зрителей, проследив все этапы становления современного танца – от школ классического балета до перформансов последних десятилетий. В этой книге мы попадаем в Кьяссо, Цюрих, Женеву, Невшатель, Базель и другие швейцарские города, где знакомимся с разными направлениями современной танцевальной культуры – от классического танца во французской Швейцарии до «аусдрукстанца» в немецкой. Современный танец кардинально изменил консервативную швейцарскую культуру прошлого, и, судя по всему, процесс художественной модернизации продолжает набирать обороты. Анн Давье – искусствовед, директор Ассоциации современного танца (ADC), главный редактор журнала ADC. Анни Сюке – историк танца, независимый исследователь, в прошлом – преподаватель истории и эстетики танца в Школе изящных искусств Женевы и университете Париж VIII.

Анн Давье , Анни Сюке

Культурология

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры советского кино
Актеры советского кино

Советский кинематограф 1960-х — начала 1990-х годов подарил нам целую плеяду блестящих актеров: О. Даль, А. Солоницын, Р. Быков, М. Кононов, Ю. Богатырев, В. Дворжецкий, Г. Бурков, О. Янковский, А. Абдулов… Они привнесли в позднесоветские фильмы новый образ человека — живого, естественного, неоднозначного, подчас парадоксального. Неоднозначны и судьбы самих актеров. Если зритель представляет Солоницына как философа и аскета, Кононова — как простака, а Янковского — как денди, то книга позволит увидеть их более реальные характеры. Даст возможность и глубже понять нерв того времени, и страну, что исчезла, как Атлантида, и то, как на ее месте возникло общество, одного из главных героев которого воплотил на экране Сергей Бодров.Автор Ирина Кравченко, журналистка, историк искусства, известная по статьям в популярных журналах «STORY», «Караван историй» и других, использовала в настоящем издании собранные ею воспоминания об актерах их родственников, друзей, коллег. Книга несомненно будет интересна широкому кругу читателей.

Ирина Анатольевна Кравченко

Театр