Галина Волчек как правило вне правил

У Волчек, похоже, другой инструмент воспитания — взять в другую работу. Этому в свое время она научилась у Ефремова — суметь подняться над обидой. Даже когда судьба их разведет по разным театрам, она чем дальше, тем больше будет удивляться тому, как хорошо усвоила уроки своего учителя. Особенно по двум дисциплинам — терпению и прощению.

1986 {МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». СЦЕНА}

— Так, чуть правее, — кричит из зала мужской голос.

— Так, что ли? — как будто недовольно спрашивает Волчек.

— Да нет, Галина Борисовна, вы ближе к Шопену будьте.

Группа лиц пытается выполнить команды из зала и медленно, как в рапиде, качается то влево, то вправо.

— А ты, Шопен, вообще не двигайся.

— Я? Да я…

— Галина Борисовна, поправьте фату. Марина, Мариночка, — прекрасное выражение лица.

Свадебный снимок — свидетельство печальной и одновременно мужественной истории, доказывающей неслучайность многолетней связи «Современника» и «Таганки». И 1985 год проверил эту связь на прочность. Все началось с того, что Юрия Любимова коммунистические власти лишили гражданства, театра и на его место прислали другого выдающегося режиссера — Анатолия Эфроса. Труппа Эфроса демонстративно не приняла, понимая, что карту судьбы, как по нотам, расписали идеологических дел мастера со Старой площади.

ВЕНИАМИН СМЕХОВ, бывший актер Театра на Таганке: — Накануне представления Эфроса труппе шел спектакль «Товарищ, верь». Все плакали — так мы прощались с нашим театром. А на следующий день, двадцатого марта, если я не ошибаюсь, было собрание, на которое высокое московское начальство доставило Эфроса. И он глотал таблетки, говорил, что хочет только хорошего. Но мы не слышали. Аплодисментов не было. Накануне все договорились между собой — никаких слов, никакой реакции.

Молчание все-таки нарушил один человек, призванный помалкивать на сцене, — мим Юрий Медведев. Он сорвался и сказал, что присутствует на похоронах «Таганки», за что через какое-то время был изгнан из театра.

Но расстановка сил в театре не была такой, как представляют ее бесконечные театральные летописцы: «Таганка — это кулак единомышленников, ярких индивидуальностей, неповторимых авторов». Один самый яркий и неповторимый — Владимир Высоцкий — к тому времени был мертв. Другой — Юрий Любимов — за пределами СССР. А «кулак» то делал пальцы веером, то поворачивался кукишем к самому себе. Во всяком случае, все было намного сложнее схемы, появившейся спустя годы.

Одни артисты взбунтовались против нового главного и решили уйти из театра, другие покорно продолжали работать с ним.

Снизу: Владимир Макушенко, Марина Неелова, Елена Яковлева, Галина Волчек — невеста, Иосиф Райхельгауз, Николай Попков, Ольга Твардовская, Владимир Суворов, Леонид Филатов, Игорь Кваша, Вениамин Смехов, Давид Боровский и Виталий Шаповалов.

ВИТАЛИЙ ШАПОВАЛОВ, актер Театра на Таганке: — Я был горячий. Мог грохнуть стулом об пол. И грохнул на репетиции. «Я в эти игры не играю», — сказал Эфросу. Он мне: «Я вас не отпускаю». «А я вас не спрашиваю», — ответил я.

Так постепенно художник театра Давид Боровский, артисты Филатов, Шаповалов, вслед за ними и Смехов оказались в «Современнике». Почему именно там, а не в другом театре?

ВЕНИАМИН СМЕХОВ: — Когда началась вся заварушка у нас, главные режиссеры многих театров предлагали нам перейти. Только лично я получил предложение из пяти трупп. Причем текст всегда был примерно одинаковый: «Приходи ты и со своими товарищами».

Москва гудела. На солидарность театральной Москвы власти тут же ответили. Во все театры, и это позже рассказал Олег Ефремов, последовали звонки с настойчивой рекомендацией «не приглашать и не брать никого с Таганки». Всеобщий пыл поутих, и только «Современник» плюнул на все указания и взял запрещенных чужаков.

ВИТАЛИЙ ШАПОВАЛОВ: — Да плевать Волчек хотела на все запреты и циркуляры.

— Вы понимали тогда, чем это грозило театру? — спрашиваю я Галину Волчек и понимаю, что и ответить ей нечего — изображать героя, идущего на врага со связкой гранат, она не собирается. А объяснять, что в ее театре у всех была устойчивая привычка лезть на рожон и в силу беспечности молодости вести себя как школяры, знавшие, что в крайнем случае отведут к директору, — ей тоже не хочется.