Галина Волчек как правило вне правил

— А вот отличная посуда для виски. Стартовая цена — 50 долларов. Делайте ставки, господа.

Волчек и артисты у стенки не успевают за счетом.

— 150, 200, 220… Ого, за триста продали.

В 1990 году «Современник» впервые выехал в США, в Сиэтл, где со всем американским размахом развернулись Игры доброй воли. Ровные ряды домов сходились к стадиону — месту безмерных амбиций местных жителей, флаги с символикой трещали от ветра на каждом столбе.

То, что театр оказался в США, — случайность чистой воды, которая в истории «Современника» повторялась с подозрительной закономерностью. Так, в конце 80-х директор немецкого центра «Концерт-Ландграфт» по приглашению Госконцерта отсматривал московские театры — те, что ему рекомендовали. Остался недоволен и, надеясь найти что-то интересное, решил отправиться в Ленинград. Перед отъездом по собственной инициативе пошел в «Современник». Попал на «Мурлин Мурло» и был настолько потрясен, что по прибытии в столицу на Неве тут же отбил в Госконцерт телеграмму с уведомлением — в Германию он везет «Мурлин Мурло» «Современника», а не рекомендованные ему другие спектакли.

Похожий путь проделал в России продюсер культурной программы Игр доброй воли Норман Ланжел, решивший изюминкой Игр сделать театр из России. Поначалу он также пошел официальным путем — обратился за рекомендациями в Москву. Ему посоветовали взять символ русского театра — МХАТ. Художественный к тому времени находился на гастролях в Японии, и, одержимый своей идеей, директор вылетел туда. Спектакль по Чехову его совершенно не устроил, и, разочарованный, он вылетел в Москву.

Переводчица по чьему-то совету привела его в «Современник» на «Крутой маршрут». Потом он посмотрел «Три сестры». Судьба русской части культурной программы была решена в два вечера.

После первых же спектаклей подтянутый, загорелый, в форме «Адидас» Сиэтл сдался «Современнику» без боя. «Три сестры», а за ними и «Крутой маршрут» потрясали. Зрители выходили заплаканные. Какую-то женщину вывели из зала — во время сцены «конвейера» ей стало плохо.

В Сиэтле, после спектакля «Крутой маршрут»

Схема, известная американцам, — Сталин сажал невинных людей, — представала простой, как телогрейка, правдой в конкретных судьбах, во всех деталях и подробностях. Финал действовал как непрозвучавший душераздирающий крик.

Женщины в тюремных платьях, от молодых до старух, выстроились серой шеренгой. Они счастливы как в день освобождения.

Они поют: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля».

Реакция на «Крутой маршрут» везде одинаковая — что в России, что в США. Для исторического отрезка времени Волчек нашла такую художественную форму, которая правду делает страшной правдой и заставляет содрогаться тех, для кого сталинские репрессии — лишь строчки из учебника. При этом она удивительным образом избежала черных тонов в своем полотне. От ее правды не тошнило. От нее разрывалось сердце.

Сиэтл, 1990 год. Гастроли на Играх доброй воли. Слева от Галины Волчек первый американский продюсер «Современника» Норман Ланжел

— Как вам понравился спектакль? — спросили на улице после «Крутого маршрута» репортеры Джейн Фонду. Джейн ничего не ответила и лишь протянула ладонь тыльной стороной. Все костяшки посинели и были искусаны. Через год, приехав в Петербург, она специально на один вечер привезла своих подросших детей в Москву. Только для того, чтобы они увидели «Крутой маршрут».

Еще перед отъездом в Сиэтл Волчек обдумывала драматургию гастролей. И «Три сестры», и «Крутой маршрут» несли одну очень сильную эмоциональную краску. И именно это ее не устраивало. Ведь это — не весь «Современник».

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Нужно было что-то такое, поднимающее вверх. Или наоборот — в сторону, совсем с другой интонацией. «Надо делать капустник», — подумала я. И стала объяснять Норману про МХАТ, Станиславского, про эти самые капустники. Норман вник, но напрягся на слово «аукцион». Когда я объяснила ему, что продавать мы будем реквизит из спектаклей и он понял, что за это «не сядет», Норман согласился.

На самом деле, когда Волчек предлагала устроить аукцион, ею двигали не предприимчивость и деловитость, а желание, овладевшее ею целиком, как только она впервые увидела обыкновенный ксерокс. Этот предмет в 1990 году, как и мобильный телефон, зазвонивший в портфеле у Нормана, был сравним с неопознанным летающим объектом.

— Теперь мы сами над собой смеемся, но тогда… Он стоил тысячу долларов — сумма астрономическая. Слушай, он нам нужен был позарез. Когда раньше я приезжала из-за границы, мои чемоданы были неподъемными. Но не из-за джинсов и ботинок для Дениса, не из-за своих шмоток… Я скупала где могла светофильтры, светящиеся марки для сцены. Вот была основная тяжесть.