Галина Волчек как правило вне правил

Выяснив, что на покупку технического чуда необходима тысяча долларов, она решила их найти любой ценой. И вот тут в самом дорогом ресторане Сиэтла, как «Титаник», всплыл русский аукцион. Билеты на акцию русских артистов улетели за час. Сначала сыграли капустник на английском. Ольга Дроздова изображала красотку Монро, Галя Петрова — Лайзу Миннелли. Не успели стихнуть аплодисменты, как на сцену, будто черт из табакерки, выскочил высокий красивый парень:

— Вы, русские, не умеете делать аукцион! Что продаем?! Вот это?..

Парень смотрит на стол перед собой. Хватает оловянную кружку.

— А вот отличная посуда для виски. Стартовая цена — пятьдесят долларов. Делайте ставки, господа.

Волчек и артисты у стенки не успевают за счетом.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — По радио что-то говорили по-английски, но был такой галдеж, что я ничего не поняла, потому что мы все время считали — наберем ли тысячу? Портрет Марины Нееловой купила какая-то русская эмигрантка долларов за триста. Кажется, за четыреста экстравагантная американка купила платье от Славы Зайцева. Мы и не рассчитывали, что за бешеные, по нашим понятиям, деньги уйдут оловянные кружки, роба. И вдруг во всей этой суматохе, на диком нерве я слышу: «А теперь продаем ланч… с Галиной Волчек!» Я буквально сползла по стенке. Неелова рядом — та умирала со смеху, глядя на меня.

И последнее, что добило русских, — сумма, вырученная с аукциона: ее хватило бы на девять ксероксов по тысяче долларов каждый. Когда страсти улеглись, выяснилось, что еще с самого начала крупная страховая компания объявила, что удвоит общую сумму от торгов.

А на следующее утро Волчек предстоял ланч с неизвестным покупателем. Она ужасно нервничала.

В Сиэтле у гостиницы, где жил «Современник»

ИРИНА АРЦИС, переводчица: — Галина Борисовна спрашивала меня все время: не знаю ли я, с кем придется завтракать? И сама себе отвечала: «Да какая разница…» Я помню, мы подъехали по указанному адресу — ресторан был очень симпатичный. Там нас ждала очень приятная пара: он — Стюарт Стерн, известный киносценарист, писатель и к тому же друг Марлона Брандо, она… Удивительное дело — лицо молодое и при этом абсолютно седая. Сели за столик. И он сказал: «Моя жена вернулась домой и сообщила, что, возможно, я с ней разведусь. Я удивился. А она сказала, что потратила приличную сумму, купив этот ланч с вами».

То, что услышала Галина Волчек, ее потрясло и заслуживает отдельного рассказа. Женщина оказалась балериной из труппы Баланчина. Некогда она бредила Россией, обожала все русское и мечтала поехать на родину Анны Павловой. В начале 60-х мечта осуществилась — труппа выехала на гастроли в Ленинград. И вот здесь произошла трагедия в стиле соцреализма. За американцами, даже не скрываясь, ходили по пятам люди в сером. В зале, где выступали артисты, сидели строгие люди с непроницаемыми лицами в одинаковых черных костюмах и таких же галстуках. И в довершение всего балетных из США не пустили даже на порог Вагановского училища.

«После этого сердце моей жены для России закрылось навсегда. Оно словно зацементировалось, — закончил свой рассказ Стюарт Стерн. — Но теперь… после ваших спектаклей, а мы вместе смотрели их по нескольку раз, и еще были на встрече с вами в клубе книжного магазина, я понял, что Россия вернулась в ее сердце, куски цемента отвалились. Спасибо вам».

Этот ланч вместо одного купленного на аукционе часа продолжался четыре с лишним. На следующее утро Волчек в гостинице ждала записка. Мужчина просил за любые деньги продать им робу из «Крутого маршрута», которую его жена собиралась носить как одежду в знак солидарности с тем, что пережили русские.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Но проблема была в том, что костюмы вместе с декорациями были уже отправлены. Через полгода наш артист Саша Кахун поехал в Сиэтл по приглашению своих новых американских друзей. И только тогда я смогла передать эту робу.

Когда «Крутой маршрут» с «Тремя сестрами» улетали из Сиэтла, на аэродроме продюсер Норман почему-то спросил Волчек:

— Галя, а если бы ты не была режиссером, что бы стала делать?

— Я бы открыла агентство по деланию женщин. И назвала бы его «Пигмалион», — сказала она.

Вряд ли в тот момент она понимала, что «Пигмалион» был и останется ее неотвязным спутником на всю жизнь.

1990 {США. СИЭТЛ. ГЛАВНАЯ УЛИЦА}

Паулина Мясникова с Мариной Нееловой на улице города. Седенькая артистка вздрагивает и говорит «ой», поравнявшись с высоким негром. Негр широко улыбается, отчего старушка впадает в ступор. Она еще сильнее вцепляется в руку Нееловой.

В театре. На 90-летии Паулины Степановны Мясниковой

В зрительном зале «Современника»