Читаем Галина Волчек как правило вне правил полностью

Это был великолепный тандем двух женщин, вызывающий зависть, раздражение и слухи от умилительных: «Неелова — дочь Волчек» — до сальных: «у них лесбийская связь». Искавшие внешнего сходства в женщинах легко его находили — особенно с годами они действительно становились похожи, как ближайшие родственницы: верхние веки над светлыми глазами, чуть вывернутые чувственные губы. У обеих высокая грудь, и Марина так точно показывает своего главного режиссера, что не остается и тени сомнения: Волчек — ее маменька. Да, маменька, если считать, что родила ее в 13 лет.


С Мариной Нееловой в Париже


— Ваши взаимоотношения на сцене — как их можно охарактеризовать?


МАРИНА НЕЕЛОВА: — Это неформулируемые вещи. Я не могу и не хочу объяснять. Иногда слова достаточно или молчания, но есть энергия… Ну как я могу рассказать, что произошло, когда мы репетировали «Из записок Лопатина»? Спектакль был почти готов, моя роль хорошо шла… Все вроде бы замечательно. Галина Борисовна довольна, но… Чего-то не хватает. Чего? Сижу на репетиции. Жду своего выхода. Приходит Волчек. «Давно ждешь его?» — спрашивает она меня по тексту. «Давно. Уже часа три». — «Холодно?» — «Холодно», — отвечаю. Вот и все. И это необъяснимое, неформулируемое нашлось.


Они работали. Дружили как две закадычные подружки. Друг у друга ночевали, вместе отдыхали. Марина обожала показывать своего режиссера. А режиссер мечтала поставить для своей актрисы спектакль, где бы та сыграла старушку — экстравагантного и милого Божьего одуванчика, ее прежде часто показывала Неелова. От этого образа Волчек просто заходилась. Полнота Волчек была предметом насмешек для Марины.


ГАЛИНА БОГОЛЮБОВА: — Самое удивительное, что большие, балахонистые вещи Галины Борисовны очень шли Марине. И была у них пляжная шутка: Марина поясом мерила свою руку у плеча и потом прикладывала этот «сантиметр» к Галиной ноге.

— Марина Неелова пользовалась положением любимой актрисы? Например, ей прощалось то, что не прощалось другим?

— Никогда. Марина даже повода не давала. На репетиции не опаздывала, и из-за нее никогда не отменяли спектакль. Когда репетировали «Спешите делать добро», Марина снималась в это время в Ленинграде. Так вот она репетировала днем, ночью садилась в поезд, снималась на следующий день в Ленинграде, вечером в поезд и в Москву. Спала только в вагоне.


Свои лучшие роли Неелова сделала с Волчек. Я вспоминаю их — все яркие, с мощной печатью индивидуальности, оставшиеся в истории театра метафорой, знаком… Оля Соленцова («Спешите делать добро») — трепетный росток из провинции, задохнувшийся от чужой подозрительности в большом городе. Маша («Три сестры») — страстный порыв ветра, налетевшего в томительный от жары день. Раневская («Вишневый сад») — сломанный смех, невыносимая тишина после взрыва. Евгения Гинзбург («Крутой маршрут») — нежный цветок на наковальне. Блестящие роли блестящей актрисы…

Волчек всегда ждала свою актрису со съемок, и премьеру всегда выпускала Марина. Отношения казались нереально идилличными. Со временем, по мере того как менялась личная жизнь каждой, возникло напряжение, непонимание, даже размолвки, впрочем, видные только тем, кто имел возможность сравнивать настоящее с прошлым. Хотя внешне все всегда выглядело весьма корректно и благородно.

Волчек ждала свою актрису и в начале 90-х, уже не со съемок, а из Парижа, куда Неелова уехала с мужем-дипломатом. Под нее выстраивали афишу: Марина приезжала, отыгрывала блок своих спектаклей и уезжала. После возвращения актрисы в Москву Волчек в 1996 году начала восстанавливать «Вишневый сад», назначив Неелову на роль Раневской. Репетиции для обеих шли, как никогда, трудно и напоминали необъявленную войну.




МАРИНА НЕЕЛОВА: — Это была не война. Галина Борисовна видела Раневскую как трагическую фигуру с самого начала, с первого появления. А для меня она была как бы легче.


Их отношения как у близких родственников — чем проще они кажутся, тем сложнее их объяснить.

— Я лучше напишу, — сказала мне Марина Неелова и написала все, что думает о Галине Волчек.


«Их несколько, этих женщин, носящих фамилию Волчек: Волчек — главный режиссер, Волчек — актриса, Волчек — общественное лицо, Волчек — мать, Волчек — свекровь, Волчек — женщина, Волчек — на отдыхе, Волчек — в компании, Волчек — пациент и Волчек — модельер. Со всеми я хорошо знакома, со всеми в разных отношениях, ко всем испытываю интерес, многих из них люблю, кем-то восхищаюсь, кого-то временно ненавижу, с кем-то спорю до хрипоты, с кем-то периодически расстаюсь, но, как правило и почти всегда, — возвращаюсь.

Они все разные, эти женщины, часто они противоречат друг другу, у них разные характеры, разные способы общения, внешне они тоже отличаются друг от друга (или непохожи), у них разное социальное положение, разные профессии, взгляд на жизнь, разная манера говорить, интонация, они все разного возраста, у них разные увлечения и пристрастия, но! — но все они противоестественно и в то же время очень органично соединяются в портрет одного человека.

Перейти на страницу:

Все книги серии Театральная серия

Польский театр Катастрофы
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши.Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр. Критическому анализу в ней подвергается игра, идущая как на сцене, так и за ее пределами, — игра памяти и беспамятства, знания и его отсутствия. Автор тщательно исследует проблему «слепоты» театра по отношению к Катастрофе, но еще больше внимания уделяет примерам, когда драматурги и режиссеры хотя бы подспудно касались этой темы. Именно формы иносказательного разговора о Катастрофе, по мнению исследователя, лежат в основе самых выдающихся явлений польского послевоенного театра, в числе которых спектакли Леона Шиллера, Ежи Гротовского, Юзефа Шайны, Эрвина Аксера, Тадеуша Кантора, Анджея Вайды и др.Гжегож Низёлек — заведующий кафедрой театра и драмы на факультете полонистики Ягеллонского университета в Кракове.

Гжегож Низёлек

Искусствоведение / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Основанная на богатом документальном и критическом материале, книга представляет читателю широкую панораму развития русского балета второй половины XIX века. Автор подробно рассказывает о театральном процессе того времени: как происходило обновление репертуара, кто были ведущими танцовщиками, музыкантами и художниками. В центре повествования — история легендарного Мариуса Петипа. Француз по происхождению, он приехал в молодом возрасте в Россию с целью поступить на службу танцовщиком в дирекцию императорских театров и стал выдающимся хореографом, ключевой фигурой своей культурной эпохи, чье наследие до сих пор занимает важное место в репертуаре многих театров мира.Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова-Мельник) — журналист, редактор и литературный переводчик, кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Автор книг о великих князьях Дома Романовых и о знаменитом антрепренере С. П. Дягилеве.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Искусствоведение
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010

Как в Швейцарии появился современный танец, как он развивался и достиг признания? Исследовательницы Анн Давье и Анни Сюке побеседовали с представителями нескольких поколений швейцарских танцоров, хореографов и зрителей, проследив все этапы становления современного танца – от школ классического балета до перформансов последних десятилетий. В этой книге мы попадаем в Кьяссо, Цюрих, Женеву, Невшатель, Базель и другие швейцарские города, где знакомимся с разными направлениями современной танцевальной культуры – от классического танца во французской Швейцарии до «аусдрукстанца» в немецкой. Современный танец кардинально изменил консервативную швейцарскую культуру прошлого, и, судя по всему, процесс художественной модернизации продолжает набирать обороты. Анн Давье – искусствовед, директор Ассоциации современного танца (ADC), главный редактор журнала ADC. Анни Сюке – историк танца, независимый исследователь, в прошлом – преподаватель истории и эстетики танца в Школе изящных искусств Женевы и университете Париж VIII.

Анн Давье , Анни Сюке

Культурология

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры советского кино
Актеры советского кино

Советский кинематограф 1960-х — начала 1990-х годов подарил нам целую плеяду блестящих актеров: О. Даль, А. Солоницын, Р. Быков, М. Кононов, Ю. Богатырев, В. Дворжецкий, Г. Бурков, О. Янковский, А. Абдулов… Они привнесли в позднесоветские фильмы новый образ человека — живого, естественного, неоднозначного, подчас парадоксального. Неоднозначны и судьбы самих актеров. Если зритель представляет Солоницына как философа и аскета, Кононова — как простака, а Янковского — как денди, то книга позволит увидеть их более реальные характеры. Даст возможность и глубже понять нерв того времени, и страну, что исчезла, как Атлантида, и то, как на ее месте возникло общество, одного из главных героев которого воплотил на экране Сергей Бодров.Автор Ирина Кравченко, журналистка, историк искусства, известная по статьям в популярных журналах «STORY», «Караван историй» и других, использовала в настоящем издании собранные ею воспоминания об актерах их родственников, друзей, коллег. Книга несомненно будет интересна широкому кругу читателей.

Ирина Анатольевна Кравченко

Театр