Галина Волчек как правило вне правил

— Фу-ты, ну-ты, какие мы гордые! Подумаешь, великая птица — учитель! Я сама слышала, как он говорил, что дает уроки. Я не милости просить пришла. А если вам мои деньги не нравятся, могу пойти в другое место.

Хиггинс. Позвольте, кому нужны ваши деньги?

Элиза. Как — кому? Вам, теперь поняли наконец? Я желаю брать уроки, затем и пришла. И не беспокойтесь: буду платить сколько полагается.

«Пигмалион»

Хиггинс — Валентин Гафт

Элиза Дуллитл — Елена Яковлева

Разобрать эту лексическую агрессию поначалу было непросто. Елена Яковлева говорила так, как будто рот у нее был полон каши.

ЕЛЕНА ЯКОВЛЕВА, исполнительница роли Элизы Дулитл: — Нет, я за щеку ничего не подкладывала. Просто чуть приподнимала верхнюю губу, и получалось такое косноязычие. Собственно, это было самое простое для меня.

Сложным для актрисы и режиссера оказался не первый акт замарашки, а второй, где она предстает леди. И хотя Волчек знала возможности своей любимой актрисы, но, как уверяет меня Яковлева, до конца не верила в результат. При этом добивалась его всеми способами.

ЕЛЕНА ЯКОВЛЕВА: — Однажды она меня заставила надеть корсет. В нем ни встать, ни сесть. «Вот, смотри, как хорошо получается», — кричит мне из зала Галина Борисовна. Ну да, спина-то прямая, а жить не хочется. А потом я ее обманула. Сняла его перед репетицией. После Волчек спрашивает: «Ты сегодня в корсете играла?» — «Да», — отвечаю. «Ну вот видишь».

«Пигмалион» оказался искрометной комедией, ворвавшейся в мрачноватый театральный период 1994 года. Одни участники спектакля уверяют, что вообще-то, приступая к постановке пьесы Шоу, Волчек готовила мелодраму, в результате ставшую комедией. Другие полагают, что философское начало удачно оформлено комедийными приемами.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Я не делаю комедию или трагедию. Как не ставлю спектакли про плохих или хороших людей. Трагикомедия — суть современного искусства.

Комедия от Волчек входит в пике во второй части первого акта, в сцене первого визита Элизы в дом миссис Хиггинс.

Три колонны на авансцене условно обозначают светский салон, где мирно протекает не менее светская беседа.

Миссис Хиггинс. Любопытно, будет ли сегодня дождь?

Элиза. Незначительная облачность, наблюдавшаяся в западной части британских островов, возможно, распространится на восточную область…

Она четко артикулирует и с достоинством смотрит на реакцию окружающих.

Фредди. Ха-ха! Вот умора!

Элиза. В чем дело, молодой человек? Я, кажется, все правильно сказала.

Миссис Эйнсфорд Хилл. Я надеюсь все-таки, что холодов больше не будет. Кругом столько случаев инфлюэнцы.

Элиза. У меня вот тетка умерла, так тоже говорили — от инфлюэнцы.

И тут вся светскость слетает с Элизы, как шляпка с головы под ветром, уступая место жлобству.

— А я так думаю, просто укокошили старуху… Она прошлый год дифтеритом болела, и то ничего. Совсем синяя уже была… А папаша мой взял ложку и давай ей в глотку джин вливать, она и опомнилась, да так быстро, что даже ложку откусила.

Миссис Эйнсфорд Хилл. Боже мой!

Элиза. Такая здоровенная была — и вдруг помереть от инфлюэнцы! А вот где ее шляпа соломенная, новая, которая должна была мне достаться? Сперли! Вот и я говорю, кто шляпу спер, тот и тетку укокошил.

Яковлева блестяще проводит эту сцену.

Впрочем, тему социальных перемен и превращения замарашки в Золушку, хотела того Волчек или нет, она сделала фоном другой истории. На «крупный план» она вынесла любовь и измерила ее глубину, казалось, с микронной точностью.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Конечно, любовь — главное. «Пигмалион» таким и задумывался. Все делалось на уровне «было — не было».

Исходя из этой эфемерности, которую вообще любит на сцене, она выстраивала диалоги. Движения отмеряла микродозами. Малейшие движения становились мизансценой, как во втором акте — в сцене после приема. Элизу и Хиггинса она вывела на край сцены и почти прижала эту пару к левому порталу.

Яковлева боялась этой сцены «в профиль». После шумного, почти фарсового первого акта ей предстояло добиться звучащей тишины. Боялась, что Волчек заставит ее продолжать рисовать образ крупными мазками. Но Волчек сказала ей: «Тут все, Лена, будет очень спокойно. Эмоционально только тапочки бросай. Попытайся сказать что-то как будто в вечность».

Так она и провела эту сцену с Гафтом, с которым всегда боится выходить на сцену, потому что для публики он — бог. А Валентин Гафт счастлив, что Бог, а не он в его образе, послал ему в партнерши «эту девочку» — Лену Яковлеву.

Так они и провели сцену — два профиля на крупном плане.

Хиггинс. Вам, конечно, не пришло в голову спросить себе, могу ли я без вас обойтись?

Элиза. Пожалуйста, не старайтесь улестить меня. Вам придется без меня обойтись.

Хиггинс. И обойдусь. Мне никто не нужен. У меня есть моя собственная душа, моя собственная искра божественного огня. Но мне вас будет недоставать, Элиза. Ваши идиотские представления о вещах меня все-таки кое-чему научили. Я признаю это и даже благодарен вам. Потом, я как-то привык к вашему виду, к вашему голосу. Они мне даже нравятся.