Волчек-пациент — она же Волчек — врач-диагност: недооцененно больна, лекарства на все случаи жизни, включая чужие; что касается болезней, то в ее богатом воображении они самые необычные, с изысканными названиями, редко встречающиеся, с таблетками, прекрасно подобранными по цвету и форме. Лечение только суперсовременное, климат — Швейцария, Словения, Италия, Кипр. Противопоказана средняя полоса России, включая столицу. Рекомендуется спокойная работа.
Волчек-модельер — она же — модель. Безумная фантазия, замечательный колорист, прекрасная режиссура, невероятное разнообразие образов, артистичное использование собственной фактуры, неординарность решений, отсутствие штампов и банальности во взгляде на моду, собственные изобретения, горящие глаза, возбуждение от предвкушения новых линий, удивительная способность находить материал для все новых и новых фантазий.
Причудливо соединясь, все эти характеры, споря и не соглашаясь друг с другом, удивляясь и конфликтуя, противореча и отрекаясь от себя предыдущих, на какое-то время смиряются друг с другом, приходят к единому, неожиданному для себя знаменателю, чтобы уже в следующий миг рассыпаться на множественность, талантливо соединенную воедино».
1994
{МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». СЦЕНА}
1994 год для Волчек был отмечен мрачным настроением, означавшим одно — закат перестроечной эйфории поставил многих, в том числе и ее, перед извечным русским вопросом: «Что делать?» В каком направлении театру двигаться? «Современник» раньше других исследовал жизнь социальных низов и рассказал о страшной правде советского общества несколькими спектаклями.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — В этом мраке хотелось легкости и красоты. Защитная реакция психики вполне объяснима. Я выбрала «Пигмалион» Бернарда Шоу. С одной стороны, хотелось уйти от тяжеловесности, которая была в воздухе. С другой стороны, победить салонность этой пьесы, которую я с детства помню по спектаклю Малого театра. Хотелось не потерять при этом искрометность, живую энергетику пьесы. Надо было поискать в ней объем.
Но мир полон тайн, как говорила героиня одной старой пьесы, страшных тайн. И тайна Галины Волчек состояла в том, что «Пигмалион»— как символ — был неотвязным спутником ее жизни. В своем первом браке с Евгением Евстигнеевым она выступала в роли профессора Хиггинса. И почувствовала себя Элизой Дулитл рядом с Марком Абелевым: именно он дал ей возможность ощутить себя настоящей леди, насколько это было возможно на советском пространстве.
Однако, принимаясь за изваяние красоты сценической на английском материале, Волчек отказалась от важнейших составляющих, которые обеспечивали успех «Пигмалиону» на протяжении многих лет.
— Никакой салонности и хэппи-энда не будет, — сказала она себе и отправила зрителя к первоисточнику, о котором все как-то подзабыли под влиянием очаровательных театральных и киноверсий. Образ Одри Хепберн с глазами трепетной лани по воле Волчек улыбнулся и отлетел от «Современника» в неизвестном направлении.
В «Пигмалионе» у Волчек тематика социальных перемен корреспондировала с тем, что происходило в России в конце 90-х годов. Процесс «из грязи в князи» был разработан режиссером в соответствии со временем весьма агрессивно. Чумазая и косноязычная Элиза Дулитл явно не церемонилась и не выбирала выражений с приличным господином.