Галина Волчек как правило вне правил

В 1999 году время подбросило ей очередную судьбу, мимо которой прошли все, кроме Волчек и неленивых журналистов. У судьбы оказалось балетное имя Жизель и совсем не балетная история, о которой режиссер узнала из телевизионной программы «Взгляд». С этого момента она заболела Жизелью Купес и каждого, кто входил в ее кабинет, первым делом заставляла смотреть по видео на смешную, беззубую и отчего-то очень веселую старушку, которая на экране работала в коровнике, дома плела кружева и пела под портретом Ленина.

Волчек, казалось, лучше журналистов, откопавших в российской глубинке столь экзотичный экземпляр, знала ее судьбу и пересказывала ее так горячо, как будто речь шла о ее ближайшей родственнице.

— Судьба у нее фантастическая и история длинная. Она — француженка, из особой семьи: отец — коммунист и ее детские воспоминания связаны с понятиями справедливости, равенства, братства. Не знаю, слышала ли она что-то про Россию, но про Ленина от своего отца все усвоила. Во время войны она оказалась в рядах «Сопротивления». Встретила русского солдата. Любовь. Восьмого мая сорок пятого года родилась дочка. Назвали ее в честь победы Виктуар, а солдата отправили на родину. И вот она с крошечным ребенком поехала за ним через всю Европу. В деревне под Самарой жизнь Жизели Купес после войны проходила под один и тот же «аккомпанемент» органов: «Уезжай, оставляй детей, убирайся в свою Францию». Но она отказывалась. В этой деревеньке переработала на всех работах — доила коров, носила почту… Ей все помогали, хотя сами голодали. Дальше история путается — вроде бы мужа посадили за то, что украл мешок картошки для семьи, или она его застала с другой женщиной… Короче, осталась одна с дочкой, потом вышла замуж, родила сына… Детей воспитала. Смотри, какая она крохотная, а дети — здоровые, огромные.

Волчек смотрела в 25-й раз на неунывающую французскую старушку из поселка Рубежный и под конец всегда всплакивала, чем приводила в изумление своих гостей. Она долго убеждала драматурга Коляду написать про Жизель пьесу, но тот, к ее удивлению, отказался:

— Да в моей деревне, в Казахстане, все такие.

Но даже это не охладило Волчек, и она прикидывала, как без потерь, когда репетиции «Трех товарищей» были в самом разгаре, вырваться в российскую глубинку. То, что в этот момент она сдавала анализы и прескверно себя чувствовала, похоже, ею не учитывалось. Операция «Жизель» должна была быть — это решение она приняла и просчитывала только, как обойтись малой кровью.

И вот час пробил. Волчек отправилась в Тольятти за автомобилем «Карл», который сделал для «Трех товарищей» плохо оплачиваемый коллектив ВАЗа.

День прилета она посвятила вазовцам. День отлета — Жизели. Ее тщательная подготовка поездки говорила о том, что для Волчек это вовсе не блажь художника, жадного до свежих впечатлений.

— Значит, так, — режиссировала она план действий в своем гостиничном номере, — выезжаем в шесть утра.

— Зачем так рано-то, Галина Борисовна? — спрашивали ее подчиненные.

— В магазин заедем — купим конфет и кофе. Она любит, мне сказали. Подарки из Москвы везем. Потом надо учесть, что дорога плохая и мало ли что может быть. Нам на самолет нельзя опаздывать.

Приехав в глубинку Самарской области, она обнаружила старую двухэтажку, похожую на барак. С видом на двор, где сарай на сарае, где бегали дети и из снега, которого мало, пытались лепить снежки.

Поднялась. Позвонила в дверь.

— Сейчас. Открою. Захаровна, ты, что ли? — слышен из-за двери голос с ярко выраженным грассированием.

Дверь открыли. На пороге стояла маленькая фигурка с платком на голове, подвязанным на манер банданы.

— Ой, а это и не Захар-р-р-овна, — прокартавила фигурка.

— А мы к вам. Не ждали?

Волчек вошла в тесную, убогую квартирку.

На самолет Самара — Москва она успела минута в минуту. Только ее знаменитое лицо открыло безнадежно захлопнутое окошко регистратора рейса. После шестичасовой дороги — три туда, три обратно — она выглядела не так бодро, как держалась. По лицу я поняла, что произошло. А произошло то, в чем себе Волчек не хотела признаваться, — силы, время и здоровье потрачены зря.

— Нет, я не жалею, что съездила, мне надо было, — сказала она мне после того, как самолет взмыл в небо, унося ее от легенды, к которой она так стремилась. Усталые глаза говорили другое: «Ну и куда тебя понесло?» Часть пути она молчала, захлебывая свои размышления чаем с привкусом бумажных пакетиков.