Читаем Галина Волчек как правило вне правил полностью

Дальше шел итог — поцелуй. В этот момент в зале зависла пауза. Волчек решительно встала, подошла к сцене и подозвала артиста. Он наклонился к ней, и она что-то шепнула ему на ухо. Судя по энергичной жестикуляции — что-то страстное и крепкое. Потом вернулась к столику. Закурила. Что она ему такое сказала? — гадали все, но именно после ее инструктажа все изменилось: в воздухе как будто что-то пронеслось и беззвучно грянуло. Даже тишина стала особенной. А поцелуй вышел ошеломляющим, и слова зазвучали по-другому.

— Вот смотри, — прошептала она мне, — когда он обнял ее за плечи и провел по лицу тыльной стороной ладони, получилось трогательнее. Чувствуешь разницу?

— А вы-то сами что чувствуете в такой момент? Проигрываете ситуацию с собой?

— Проигрываю все. И поцелуй тоже. Пытаюсь прыгнуть в их состояние. Ну как тебе объяснить? С одной стороны, моя эмоциональная память мне подсказывает, с другой — включается профессиональное чутье, что нужно делать: поцеловать глаза, кисть руки или плечо. Но процесс этот, поверь мне, на составные не раскладывается.

На словах — не раскладывается. А на деле — Волчек, как технарь, выверяла каждое движение руки чуть ли не логарифмической линейкой. Я смотрела на нее и думала: а сама-то она, учитель классической любви, счастлива?

От бессилия и непонимания она кричала, давила молодого артиста, стегала его окриком, как плеткой, и по лицу Хованского было временами видно, что плетка в данном случае была бы для него предпочтительнее.

— Пат! У вас много знакомых по имени Роберт?

Мужской голос полон нежности. Он берет ее руки в свои.

— Пат…

— Только не пой! Не пой!

— Пат, у вас много знакомых по имени…

— Стоп! Ну не пой же!!! Уползаешь в девятнадцатый век.

— Пат… Галина Борисовна, я не понимаю, чего вы… Я ничего не понимаю.

Все были на пределе, в воздухе висел тот самый меч, который не делал разницы между повинной и неповинной головой, в том числе и головой Волчек. Стоила ли таких нервов и крови вся эта затея? — говорила я ей в конце мучительного дня.

— Не слишком ли дорогая цена за мазохистские комплексы, живущие в каждом из нас?

Она ничего не отвечала, как всегда, курила и, как всегда, кашляла. Назначив на роль необстрелянного, неопытного Хованского, Волчек с ее интуицией и упрямством верила в последнее поколение артистов, которых сама же и брала в «Современник». Был момент, когда она отчетливо поняла, что задний ход ей давать нельзя, и продолжала биться. В том, что до последнего, сомнений не было.

Второй товарищ — Ленц, то есть артист Сергей Гирин, пришел в «Три товарища» из Ермоловского театра, имея в прошлом профессию переводчика.


СЕРГЕЙ ГИРИН: — Когда меня пригласили к Волчек, которая была для меня всегда на такой высоте (и пик своего уважения к ее заслугам его рука ищет где-то высоко), я не мог вымолвить ни слова. Неуклюже поцеловал ей руку и окончательно онемел. Когда показывал какие-то отрывки, сразу почувствовал — ей не нравится. Она и не скрывала этого, потому что, как я потом понял, она не умеет делать лицо.


«Три товарища». Сцена из спектакля


А потом Галина Борисовна спросила: «Сережа, у вас была в жизни ситуация, о которой вы никому бы не стали рассказывать?» — «Была», — ответил я и сам до сих пор не понимаю почему, выложил ей очень интимную, очень личную историю, в которой сам запутался. Легко так рассказал. А она спокойно начала задавать вопросы, уточнять детали, как будто это ее касалось лично.


Откровения кандидата Волчек оценила неожиданно для него — он получил в «Трех товарищах» роль неисправимого романтика Ленца, которого режиссер тут же приказала из темно-русого сделать блондином.

Самый старший из товарищей — Отто Кеслер — вошел в спектакль за две с половиной недели до выпуска, когда с роли ушел Сергей Гармаш.


СЕРГЕЙ ЮШКЕВИЧ: — Самое замечательное, что она мне ничего не обещала. Просто сказала — случится у тебя, значит, случится, а нет… На нет и суда нет. Это была такая форма доверия, что ли.


«Три товарища». Патриция — Чулпан Хаматова, Роберт — Александр Хованский


В своем актерском портфолио Сергей Юшкевич имел несколько спектаклей в театре имени Маяковского, репутацию крепкого, но трудного артиста и пару главных ролей в кино, одна из них — в фильме «Тоталитарный роман» — была отмечена призом. Волчек сразу оценила его манеру держаться, хотя смущал своеобразный, как будто сдавленный голос.

Когда три товарища и их девушка были в сборе, Волчек не успокоилась на достигнутом и решила артистов сделать товарищами. Идея по искусственному выращиванию дружбы сама казалась со стороны дикой и рождала подозрительные вопросы вроде: «А для достоверности любви Ромео и Джульетты не уложить ли артистов в койку?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Театральная серия

Польский театр Катастрофы
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши.Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр. Критическому анализу в ней подвергается игра, идущая как на сцене, так и за ее пределами, — игра памяти и беспамятства, знания и его отсутствия. Автор тщательно исследует проблему «слепоты» театра по отношению к Катастрофе, но еще больше внимания уделяет примерам, когда драматурги и режиссеры хотя бы подспудно касались этой темы. Именно формы иносказательного разговора о Катастрофе, по мнению исследователя, лежат в основе самых выдающихся явлений польского послевоенного театра, в числе которых спектакли Леона Шиллера, Ежи Гротовского, Юзефа Шайны, Эрвина Аксера, Тадеуша Кантора, Анджея Вайды и др.Гжегож Низёлек — заведующий кафедрой театра и драмы на факультете полонистики Ягеллонского университета в Кракове.

Гжегож Низёлек

Искусствоведение / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Основанная на богатом документальном и критическом материале, книга представляет читателю широкую панораму развития русского балета второй половины XIX века. Автор подробно рассказывает о театральном процессе того времени: как происходило обновление репертуара, кто были ведущими танцовщиками, музыкантами и художниками. В центре повествования — история легендарного Мариуса Петипа. Француз по происхождению, он приехал в молодом возрасте в Россию с целью поступить на службу танцовщиком в дирекцию императорских театров и стал выдающимся хореографом, ключевой фигурой своей культурной эпохи, чье наследие до сих пор занимает важное место в репертуаре многих театров мира.Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова-Мельник) — журналист, редактор и литературный переводчик, кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Автор книг о великих князьях Дома Романовых и о знаменитом антрепренере С. П. Дягилеве.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Искусствоведение
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010

Как в Швейцарии появился современный танец, как он развивался и достиг признания? Исследовательницы Анн Давье и Анни Сюке побеседовали с представителями нескольких поколений швейцарских танцоров, хореографов и зрителей, проследив все этапы становления современного танца – от школ классического балета до перформансов последних десятилетий. В этой книге мы попадаем в Кьяссо, Цюрих, Женеву, Невшатель, Базель и другие швейцарские города, где знакомимся с разными направлениями современной танцевальной культуры – от классического танца во французской Швейцарии до «аусдрукстанца» в немецкой. Современный танец кардинально изменил консервативную швейцарскую культуру прошлого, и, судя по всему, процесс художественной модернизации продолжает набирать обороты. Анн Давье – искусствовед, директор Ассоциации современного танца (ADC), главный редактор журнала ADC. Анни Сюке – историк танца, независимый исследователь, в прошлом – преподаватель истории и эстетики танца в Школе изящных искусств Женевы и университете Париж VIII.

Анн Давье , Анни Сюке

Культурология

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры советского кино
Актеры советского кино

Советский кинематограф 1960-х — начала 1990-х годов подарил нам целую плеяду блестящих актеров: О. Даль, А. Солоницын, Р. Быков, М. Кононов, Ю. Богатырев, В. Дворжецкий, Г. Бурков, О. Янковский, А. Абдулов… Они привнесли в позднесоветские фильмы новый образ человека — живого, естественного, неоднозначного, подчас парадоксального. Неоднозначны и судьбы самих актеров. Если зритель представляет Солоницына как философа и аскета, Кононова — как простака, а Янковского — как денди, то книга позволит увидеть их более реальные характеры. Даст возможность и глубже понять нерв того времени, и страну, что исчезла, как Атлантида, и то, как на ее месте возникло общество, одного из главных героев которого воплотил на экране Сергей Бодров.Автор Ирина Кравченко, журналистка, историк искусства, известная по статьям в популярных журналах «STORY», «Караван историй» и других, использовала в настоящем издании собранные ею воспоминания об актерах их родственников, друзей, коллег. Книга несомненно будет интересна широкому кругу читателей.

Ирина Анатольевна Кравченко

Театр