Дальше шел итог — поцелуй. В этот момент в зале зависла пауза. Волчек решительно встала, подошла к сцене и подозвала артиста. Он наклонился к ней, и она что-то шепнула ему на ухо. Судя по энергичной жестикуляции — что-то страстное и крепкое. Потом вернулась к столику. Закурила. Что она ему такое сказала? — гадали все, но именно после ее инструктажа все изменилось: в воздухе как будто что-то пронеслось и беззвучно грянуло. Даже тишина стала особенной. А поцелуй вышел ошеломляющим, и слова зазвучали по-другому.
— Вот смотри, — прошептала она мне, — когда он обнял ее за плечи и провел по лицу тыльной стороной ладони, получилось трогательнее. Чувствуешь разницу?
— А вы-то сами что чувствуете в такой момент? Проигрываете ситуацию с собой?
— Проигрываю все. И поцелуй тоже. Пытаюсь прыгнуть в их состояние. Ну как тебе объяснить? С одной стороны, моя эмоциональная память мне подсказывает, с другой — включается профессиональное чутье, что нужно делать: поцеловать глаза, кисть руки или плечо. Но процесс этот, поверь мне, на составные не раскладывается.
На словах — не раскладывается. А на деле — Волчек, как технарь, выверяла каждое движение руки чуть ли не логарифмической линейкой. Я смотрела на нее и думала: а сама-то она, учитель классической любви, счастлива?
От бессилия и непонимания она кричала, давила молодого артиста, стегала его окриком, как плеткой, и по лицу Хованского было временами видно, что плетка в данном случае была бы для него предпочтительнее.
— Пат! У вас много знакомых по имени Роберт?
Мужской голос полон нежности. Он берет ее руки в свои.
— Пат…
— Только не пой! Не пой!
— Пат, у вас много знакомых по имени…
— Стоп! Ну не пой же!!! Уползаешь в девятнадцатый век.
— Пат… Галина Борисовна, я не понимаю, чего вы… Я ничего не понимаю.
Все были на пределе, в воздухе висел тот самый меч, который не делал разницы между повинной и неповинной головой, в том числе и головой Волчек. Стоила ли таких нервов и крови вся эта затея? — говорила я ей в конце мучительного дня.
— Не слишком ли дорогая цена за мазохистские комплексы, живущие в каждом из нас?
Она ничего не отвечала, как всегда, курила и, как всегда, кашляла. Назначив на роль необстрелянного, неопытного Хованского, Волчек с ее интуицией и упрямством верила в последнее поколение артистов, которых сама же и брала в «Современник». Был момент, когда она отчетливо поняла, что задний ход ей давать нельзя, и продолжала биться. В том, что до последнего, сомнений не было.
Второй товарищ — Ленц, то есть артист Сергей Гирин, пришел в «Три товарища» из Ермоловского театра, имея в прошлом профессию переводчика.
СЕРГЕЙ ГИРИН: — Когда меня пригласили к Волчек, которая была для меня всегда на такой высоте (и пик своего уважения к ее заслугам его рука ищет где-то высоко), я не мог вымолвить ни слова. Неуклюже поцеловал ей руку и окончательно онемел. Когда показывал какие-то отрывки, сразу почувствовал — ей не нравится. Она и не скрывала этого, потому что, как я потом понял, она не умеет делать лицо.
А потом Галина Борисовна спросила: «Сережа, у вас была в жизни ситуация, о которой вы никому бы не стали рассказывать?» — «Была», — ответил я и сам до сих пор не понимаю почему, выложил ей очень интимную, очень личную историю, в которой сам запутался. Легко так рассказал. А она спокойно начала задавать вопросы, уточнять детали, как будто это ее касалось лично.
Откровения кандидата Волчек оценила неожиданно для него — он получил в «Трех товарищах» роль неисправимого романтика Ленца, которого режиссер тут же приказала из темно-русого сделать блондином.
Самый старший из товарищей — Отто Кеслер — вошел в спектакль за две с половиной недели до выпуска, когда с роли ушел Сергей Гармаш.
СЕРГЕЙ ЮШКЕВИЧ: — Самое замечательное, что она мне ничего не обещала. Просто сказала — случится у тебя, значит, случится, а нет… На нет и суда нет. Это была такая форма доверия, что ли.
В своем актерском портфолио Сергей Юшкевич имел несколько спектаклей в театре имени Маяковского, репутацию крепкого, но трудного артиста и пару главных ролей в кино, одна из них — в фильме «Тоталитарный роман» — была отмечена призом. Волчек сразу оценила его манеру держаться, хотя смущал своеобразный, как будто сдавленный голос.
Когда три товарища и их девушка были в сборе, Волчек не успокоилась на достигнутом и решила артистов сделать товарищами. Идея по искусственному выращиванию дружбы сама казалась со стороны дикой и рождала подозрительные вопросы вроде: «А для достоверности любви Ромео и Джульетты не уложить ли артистов в койку?»