Галина Волчек как правило вне правил

В понимании монтировщика, проработавшего в «Современнике» почти с его основания, лингвистические упражнения главрежа в ненормативной лексике — не инструмент принуждения подчиненных к работе, а добрый знак рабочего настроя всего театрального организма.

МИХАИЛ ТРАВИН: — Она максималистка, и это лучшее, что может быть. То есть я хочу сказать — она выходит на сцену и требует все по максимуму. Ото всех. Никаких компромиссов и исключений не приемлет.

Ну вот, думаю я, хоть кому-то по душе ее максималистские замашки. По всему выходит — любое дело движимо только людьми этой породы, по воле судьбы не имеющими дивидендов от своих пристрастий к макси-меркам.

Постановочная часть и Волчек — отнюдь не проходная тема по правильному использованию рабочей силы на тяжелых театральных работах. Постановочная часть и Волчек — это цеховая повязка, — убеждаюсь я каждый раз, оказавшись на ее репетиции.

— Вова, здесь хорошо бы…

— Понял, — говорит Вова, он же художник по свету Владимир Хайбутдинович Уразбахтин.

— Миша, а фурка вот…

— Фурка с мебелью уже заряжена.

Так понимают друг друга люди, пережившие вместе непростые жизненные обстоятельства. Постановочная часть — это, пожалуй, единственный бесконфликтный участок, где каждая из сторон знает возможности друг друга. Монтировщик Александр Курохтин знает уровень технической подготовки своего руководителя. При свойственном ей техническом кретинизме Волчек умеет:

— слушать других;

— принимать чужую точку зрения;

— и практику предпочитает самой заумной теории.

На премьере спектакля «Три товарища»

Строя свой театр, она с самого начала культивировала простой принцип: «Моральное состояние бойцов невидимого фронта, то есть монтировщиков, гримеров, бутафоров, не должно отличаться от морального состояния тех, кто выходит к публике, то есть артистов», — и добивалась этого всегда.

МИХАИЛ ТРАВИН: — А простыми приказами этого не получится достигнуть. Надо знать людей, их характеры и настроение. Ну, положим, мне скажут: «Делай так», но ничего не выйдет. Это театр, а театр — творческий организм, и к нему надо подход иметь.

Как-то на репетиции «Трех товарищей» Волчек вышла из берегов, потому что «грудная клетка» на металлической стойке никак не уезжала в глубину сцены. Она объявила перерыв. Тяжело откинулась в кресле, тоскливо поглядела в потолок, как будто там есть ответ — как сделать, чтобы эта сцена шла как по маслу.

Осень 2001 года. После спектакля «Три товарища» с вдовами, детьми и друзьями моряков, погибших на подлодке «Курск», и Ванессой Редгрейв

— Ну о чем думал художник, когда рисовал свои красивые картинки, черт побери, — спрашивала она в пространство, но поскольку рядом никого не было, махнула рукой.

На сцену вышел Михаил Травин.

— Галина Борисовна, мы тут кое-что сделали. Может, посмотрите?

— Давайте, — в голосе не было никакой надежды.

К ее изумлению, ребра на черной пленке, подсвеченные лампой, ярким пятном, как в невесомости, отплыли назад, и совершенно бесшумно на их место встала фурка, готовая к следующей сцене.

— Гениально! Миша! Саша! С меня бутылка.

Она затянулась сигаретой, но совсем с другим настроением.

Если не знать, что Волчек была когда-то актрисой, то со стороны можно решить, будто она выходец из постановочной части, вдруг сделавшая карьеру главного режиссера. Такое предположение не лишено резона — свой психологический театр она с самого начала ставила на серьезные технические опоры.

Правда, первой психологической драмы «Двое на качелях» из-за скромных возможностей театра техническая мысль Волчек не коснулась. Зато дальше любой хозяйственник с болью и мукой подсчитывал, во что обойдутся театру ее художественные фантазии.

Можно сколько угодно иронизировать над этим парадоксом Волчек — маниакальная тяга технической бездари к техническому прогрессу, но свою знаменитую «Обыкновенную историю» она придумала как адскую головную боль постановочной части. Она решила, что ни одна мизансцена по технике не должна повторять другую.

Список материалов, из которых делаются декорации к ее спектаклям, говорит, что Волчек — это королева металла. Ее любимый материал — металл, и чем больше железа на сцене — тем лучше. Металл спускается из-под колосников в виде решеток для заключенных сталинских тюрем. Выгибается в виде мостов в «Трех сестрах» и в «Трех товарищах». Ничто лучше металла, по ее представлениям, так не держит время, любовь и судьбы.

Может быть, она все-таки железная леди? Может быть, если судить по тому, с каким упорством эта дама возводит на сцене мощную реальность в театральном измерении. Как пробивает квартиры для своих работников. Как… Да мало ли можно припомнить железных фактов из ее биографии. Но ее собственное «железо» — внутреннее устройство — весьма непрочно, только она, похоже, это очень умело скрывает.

1999 {МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». СЦЕНА}