Эта тема из разряда щекотливых. И не только для Волчек, но и для всего поколения художников, приученного советской властью чистыми руками не касаться прозаического денежного вопроса. Но в середине 90-х экономика поставила под угрозу художественные ценности русского театра. Стало ясно, что в таких условиях выживет только сильный. Как ни странно, но Галина Волчек оказалась как раз из них, одна среди сильных театральных мужиков Москвы — Табакова, Захарова, Калягина и их крепкого директорского корпуса.
Пришлось ли ей для этого перекраивать собственную психику и ломать шапку перед сомнительными личностями в поисках денег, будучи художником, причисленным к клану выдающихся? В самом начале перестройки к «Современнику» подкатил белый «Линкольн». Из него вышла крупная фигура в дорогом костюме. Персонал, не привыкший к буржуазным излишествам на дороге, решил, что в театр кто-то из правительства пожаловал. «Фигура» подошла к Волчек, которая в это время что-то обсуждала с Леонидом Эрманом возле театральных мастерских.
— Ну, говорите, какие трудности испытываете? — произнес человек с сильным кавказским акцентом.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Мы с Эрманом, как два законопослушных идиота, перепугались. Говорим: «Да нет. Никаких проблем». А он: «Нет, вы скажите, сколько надо. За то, что Гафт ваш так замечательно выступил в „Ворах в законе“, мы готовы…»
Помощь пахла криминалом, а вступать с ним в какую бы то ни было близость даже при крайней нужде Волчек не хотела и боялась. В отличие от ее более отчаянных коллег, понимавших, что деньги, тем более деньги на благо театра, не пахнут. Художники не кривились, пожимая руки сомнительным личностям. Волчек же держалась в стороне по причине и брезгливости, и природной трусоватости, но главное — внутренней порядочности. Тем более что в финансовых вопросах нового времени, считает она, ей явно везло.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Судьба, к счастью, благосклонна ко мне. Честно признаюсь, просыпалась в холодном поту с мыслью, что было бы с театром, если бы на нашем пути не встретился «Росбанк». Они наши генеральные спонсоры — и деньгами помогают, и уникальную звуковую аппаратуру, когда я выпускала «Три товарища», купили. Владимир Потанин, Михаил Прохоров, Евгений Иванов — ведь эти люди помогают крайне избирательно. И мне лестно, что рядом с «Современником» в их меценатских проектах числится Государственный Эрмитаж.
Наше общение — не формально. В нем ничего унизительного для театра. Эти люди, помогая нам, никогда, ни разу в жизни не поставили ни театр, ни меня лично в положение просителя. Когда я думаю о них, то вспоминаю отнюдь не деловые переговоры. Не забуду, как Михаил Прохоров отважно, делая вид, что ни капли не смущается новой для себя роли, участвовал в нашем капустнике. И играл так азартно, так здорово, что, если Миша был бы не так занят, я с радостью придумала бы роль в спектакле.
А с Владимиром Олеговичем Потаниным я была в Петербургском университете, на церемонии вручения студенческих именных грантов. Это программа, которой уже многие годы тихо, без лишней шумихи и pr-ажитации занимается «Интеррос». Проводится серьезнейший конкурс, и лучшие получают годовые стипендии, причем не только в столицах, но и в Сибири, на Урале, по всей стране. А каким был сам праздник… Без показухи и фанфар, очень смешной, капустный, с уважением, но без коленопреклонения перед теми, кто дает деньги. Я увидела ребят, которые меня не просто обрадовали. Они такие органичные, умные, острые… Общаясь с ними понимаешь, что у нашей страны есть будущее. Эта поездка еще долго согревала меня, помогая справляться с чернотой, которая, хочешь ты этого или нет, ежедневно обрушивается на каждого из нас.
Впрочем, судьба посылала людей, которые не дали мне повода унижаться или испытывать неловкость просителя. Это были и те самые ребята, которые в шестидесятые — семидесятые годы дежурили по ночам у касс «Современника» в вязаных шапочках.
Так, судьба подарила ей встречу с Михаилом Куснировичем — главой фирмы «Боско ди Чильеджи».