Галина Волчек как правило вне правил

ЕЛЕНА МИЛЛИОТИ: — Потому что в этой ситуации я была в более выигрышной позиции, чем тот, кто бил. Галя хотела, чтобы моя Наденька была фраппирована. Конечно, удар, да еще от режиссера, был неожиданный, но, поверь, я это воспринимала как работу. Как прием, а не унижение. Я даже в деталях все точно не помню, а помню атмосферу — чудесную атмосферу того времени… И потом, чего на репетициях не бывает.

Актриса Миллиоти — образец оптимизма и живой укор всем театральным плакальщикам — вспоминает, что основатель «Современника» Олег Ефремов такое говорил на репетициях своей жене Алле Покровской, что артисты со стыда выползали из зала. Но обиды для нее тонут в беззаботных радостях того времени, в беспечности удачливой молодости «Современника».

Для Волчек же эта пощечина засела в памяти как заноза. С одной стороны, удар был оправдан профессиональной необходимостью. С другой — неприятен своим послевкусием длиной в 25 лет. Парадоксально, но факт — за всю свою жизнь она не ударила ни одного мужчину, причинившего ей боль, обиды. В самых критичных и страшных ситуациях она умела держать себя в руках. За что, очевидно, и заработала репутацию железной леди. Такое раздвоение сознания — на женское и профессиональное — мучило ее всегда, как непрекращающаяся боль. Чем дальше, тем больше, пока эта боль не достигала своей критической точки и не начинала притупляться в силу длительности привыкания.

Жестокое время рубежа тысячелетий придало этим методам еще и парадоксальность. Во всяком случае, когда она репетировала «Трех товарищей», ее предложения по этюдам оказались неожиданнее, чем у артистов молодого поколения.

Сначала, чтобы расшевелить молодую артистку на третьих ролях, она гоняла ее с первого этажа на пятый. Командный голос Волчек не допускал даже мысли о возражении.

Что же это за артисты, думаю я, из которых нужно таким способом высекать адреналин? И зачем она тратит силы? Может, найти других? В данный момент я удивляюсь ее терпению, а она разводит руками — дескать, такая режиссерская судьба. Но на самом деле признается во время короткого перерыва:

— Когда мне хочется заорать или кинуть в артиста каким-нибудь предметом, я мысленно сразу попадаю в мосфильмовский павильон, где Ромм снимал свое «Убийство на улице Данте». Что там было! До конца смены оставалось мало времени. Все кричали, орали, подгоняли друг друга. «Не понимаю», — говорил Ростислав Плятт, а второй режиссер в ответ орал: «Надо понимать быстрее!»

На репетиции в Болгарии

Венгрия, город Печ. С Михаилом Али-Хусейном и главным режиссером театра Робертом Ногради

Все были на пределе. И только Ромм, а я видела, что он нервничал больше всех, спокойно взял Плятта под руку и так тихо, почти любовно стал объяснять ему что-то на ухо.

Когда она вернулась к репетиции и стала биться с артистами, то первым делом предложила одному из них:

— Возьми бумагу и считай. Записывай за мной, только быстро — 2683 умножить на 6859. Правильно посчитаешь, я тебе дам пятьдесят рублей.

Пока Олег Феоктистов бился над шестизначными числами, вбежала запыхавшаяся артистка.

— Давай еще раз вниз.

Волчек затянулась сигаретой:

— Если бы я была на твоем месте… Носки бы сняла ему, ноги стала целовать.

Расстегнула бы ему весь верх, чтобы…

И без перехода обратилась к опытному артисту Попкову:

— Коля, соблазни ее за ширмой. Пусть почувствует силу настоящего вожделения.

И Коля Попков отвел артистку за ширму, откуда она вышла с глазами, блеск которых пугал своей перспективой.

А я в очередной раз спросила себя: где кончается театр и где начинается жизнь? И где та черта, за которую нельзя переходить артистам?

2002 {МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». ЗА КУЛИСАМИ}

Еще не смолкли аплодисменты, и их гул слышен за кулисами. Волчек идет в сторону гримерки, привычным движением стягивает с себя по дороге что-то из костюма и вдруг замирает.

— Поздравляем! Поздравляем!

Артисты, костюмеры, буфетчики, монтировщики кричат: «Ура!» Улыбающиеся лица плывут вокруг нее.

Она теряется от неожиданности и, как всегда от испуга, прикрывает ладонью рот.

Когда ей исполнилось 66, она прекратила отмечать собственный день рождения. Не от возрастного кокетства, а оттого, во что, по ее мнению, стало превращаться застолье, которое она обожала собирать из года в год. Она любила покупать на большую ораву красивую посуду, салфетки, продумывать, как всех усадит. И вдруг…

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Понимаешь, я стала чувствовать какую-то фальшь от близких мне людей, и чтобы окончательно не разлюбить тех, с кем меня связывают многие годы, я закрыла свой день рождения.