Галина Волчек как правило вне правил

Неужели, как опытный режиссер, она не понимает и не допускает мысли об отрицательной стороне такого жанра, как юбилей, и особенно юбилей знаменитой личности? Легкая приятная фальшь в адрес юбиляра — вы замечательный, удивительный, вы наше всё, сказанная снизу вверх, — допустима, как и снисходительная с позиции сверху вниз. Ну что ей до подтекста в актерских поздравлениях, в самом деле? Тем более что далеко не все здесь фальшь: многие ее искренне любят.

— Нельзя быть выше этого?

— Ничего в жизни не бывает просто так. Я благодарна Богу и родителям за то, что родилась на свет и живу. Но я очень не люблю формальность, фальшь, отрицательную энергетику, которая скапливается вокруг меня. Я это чувствую кожей.

Как бы там ни было, а она многих лишила редкостного удовольствия — дня рождения Галины Волчек. Когда на пятом этаже «Современника» параллельно и перпендикулярно устанавливали несколько столов с очень вкусной едой, приходили не только артисты — здесь были врачи, писатели, друзья детства. Обычно стол вел Марк — непревзойденный в застольном жанре мастер, и он умел соединять столы, смешить и элегантно заправлять всей этой пестрой братией.

Но на последнем публичном дне рождения своей бывшей супруги Марка не было — куда-то уехал. Как уехал и Григорий Горин и несколько людей, искренне любивших ее. У Волчек осталось тяжелое ощущение, которое не в состоянии были изменить ни поздний приезд Киркорова с огромным букетом роз, ни появление Юлия Гусмана. Тогда этот знаменитый бакинец произнес очень трогательный тост про двух Волчек — Галину Волчек, известного режиссера, в прошлом депутата Госдумы, и Галю Волчёк — веселую, прикольную, компанейскую подружку, с которой всегда было легко и приятно проводить время в ресторане, на отдыхе или просто так попить чайку.

С того дня она больше не отмечала день рождения, и ничто не могло удержать ее в Москве. С какой-нибудь подругой она уезжала из столицы куда подальше, как позволяли средства, — в Париж, в Голландию, в Петербург… Принимала поздравления по телефону, и, судя по тому, как радовалась букету, кем-то заказанному в ее номер, знаки внимания были ей далеко не безразличны.

ОЛЕГ ТАБАКОВ: — Да просто Галка очень ранимый человек, несмотря на свои объемы, поэтому так болезненно на все реагирует.

ВАЛЕНТИН ГАФТ: — Она большая, но при внешнем покое много чего у нее внутри происходит.

И тем не менее она дала занавес на свои праздники и очень удивилась, когда однажды, войдя за кулисы после «Ревизора», на ходу по привычке стягивая костюм, услышала:

— Поздравляем! Поздравляем!

Артисты, костюмеры, буфетчики, монтировщики кричали: «Ура!» Улыбающиеся лица плыли вокруг нее.

Она растерялась от неожиданности и, как всегда от испуга, прикрыла ладонью рот. Пауза. Собралась с силами.

— Ребята, я иногда на вас ору, иногда бываю несправедливой…

Голос дрожал. Все как-то засмущались.

— Я слишком жестко с вами обращаюсь. Простите меня. Но вы — единственное, что есть в моей жизни. Вы мой дом. Моя семья.

Говорила просто, без пафоса.

2000 {МОСКВА. «СОВРЕМЕННИК». СЦЕНА}

Снова темный зал и темная сцена со слабым освещением, на ней происходит что-то странное. Как в тумане, медленно раскачивается огромная железная чушка, навевая уныние и тоску монотонностью движений.

— Что хочет наш народ?

— Он хочет головы Стюарт, — несется со сцены.

— Нет, не так, не про это, не про голову, — подбирая слова, говорит из зала на сцену режиссер Туминас. — Подумайтэ.

Он спокоен, но время от времени оглядывается назад. В углу, ближе к занавесу, у бокового входа в зрительный зал тихо сидит Волчек.

Литовец Римас Туминас сначала узнал Волчек заочно благодаря финской переводчице Владимировой-Разматовской и имел о ней представление как о женщине доброй. Эта характеристика прибавляла вес художнику Волчек в его глазах. Ему казалось, что он был готов к их первой встрече, отправляясь на переговоры в «Современник» о будущей постановке драмы Шиллера. Как теперь он признается мне — это был самообман.

РИМАС ТУМИНАС: — Я встретил совсем не то, что представлял. Это было что-то булькающее, то, что невозможно держать в руках. Ощущение, что это вот-вот упадет, выскользнет из рук. Или разобьется, как хрусталь, который тебе дали подержать и еще предупредили три раза: «Осторожно, смотрите, не уроните»…