Галина Волчек как правило вне правил

«Три сестры». Ирина — Чулпан Хаматова, Тузенбах — Илья Древнов

Атмосфера внутри еще не готового спектакля приобретала агрессивность, и Волчек это сразу почувствовала. По ее потухшему взгляду, по тому, как она ушла в себя, было видно, что в очередной раз проклинает способность отыскивать на свою голову приключения. Было понятно, каким вопросом она изводит себя — зачем опять взялась за «Трех сестер»? Не слишком ли далеко завела ее собственная демократия, если вчерашние студенты нагло спорят на репетициях? И достанет ли у нее в конце концов сил выслушивать их малоопытную чушь?

«Три сестры». Кулыгин — Геннадий Фролов, Маша — Ольга Дроздова

Конфликт подходил, как тесто на дрожжах, и «Современник» затаился в ожидании скандала. Однако скандала не произошло. Когда коса окончательно нашла на камень и тупиковость ситуации стала невыносима для всех ее участников, Волчек сделала очень простой ход, в естественности которого никто не сомневался. Она пригласила к себе Чулпан Хаматову. Но не в кабинет, а на дачу в ближайшем Подмосковье, где жила последние годы.

ЧУЛПАН ХАМАТОВА: — Я ехала по Рублевке с ужасным настроением. Думала — Жуковка, новые русские… Мне было неприятно терять образ человека одинокого, сентиментального, который на самом деле при власти и живет согласно стандартам дач Рублевского шоссе. Думала — войду и увижу паркетный пол, старинную мебель, потому что там не может быть иначе: она же главный режиссер «Современника».

«Три сестры». Сцена из спектакля

Следует заметить, что такое представление о Волчек было не только у молодой артистки. Откуда оно взялось? Еще когда она репетировала «На дне», кто-то из коллег запустил шутку по Москве, что про жизнь босяков Волчек репетирует в шубе и с бриллиантовыми кольцами на пальцах. Шуба у нее к тому времени была, но крайне скромная, кольца не имели бриллиантов, однако шлейф материально благополучной дамы сопровождал ее всегда.

Респектабельной дамой в общественном сознании Волчек оставалась даже тогда, когда выяснилось, что она, в отличие от многих своих коллег по «Современнику», не обзавелась даже загородным домиком. Он появился в 1994 году благодаря дружескому участию Павла Бородина, с которым Волчек в тот момент не была даже знакома. С ней заключили договор о временной аренде госдачи в поселке Жуковка. Она переехала на Рублевское шоссе, куда в январе 2001 года для выяснения отношений по сестринскому вопросу была приглашена исполнительница роли Ирины.

ЧУЛПАН ХАМАТОВА: — Когда я увидела маленькую деревянную дачку с инвентарными номерами на мебели, с собачкой, которая ни то ни се по породе, меня окатила волна радости. Мы начали разговаривать, в порыве кричали и понимали обе, что дорога одна, только идем мы к ней с разных сторон. Я кричала: «Ирина прошла мимо собственной судьбы, мимо собственного счастья с гордо поднятой головой, и к ней можно предъявлять претензии только в нечуткости». — «Да это то, ради чего я взяла тебя на эту роль», — только и сказала Волчек.

Забавная, должно быть, была сцена: большая, спокойная «VIP-персона» терпеливо спорит с молодой горячей артисткой, которая выступает в другой весовой категории. Что это — блестящее владение правилами высшей педагогики или стратегическая ошибка, которая могла привести к ужасным последствиям?

1999 {МОСКВА. БОРИСОГЛЕБСКИЙ ПЕРЕУЛОК}

Старый дворик заставлен вагончиками, которые из-за скромности площадей подпирают один другой. Волчек проходит осторожно, как будто ступает через лужи, хотя никаких луж нет.

— Здрасьте, — говорит она тихо оператору, который возится у камеры, и старается незаметно прошмыгнуть мимо. Неожиданно натыкается на Машкова.

Денис Евстигнеев снимал свою вторую режиссерскую картину «Мама». Фильм был не о Волчек, и на съемочную площадку она не приглашалась. У нее прекрасные отношения с сыном. И этим так же сказано все, как ничего не сказано. Потому что простых формул во взаимоотношениях с близкими людьми для Волчек, хочет она того или нет, не существует. Тем более если это отношения матери и сына, где биологическая связь определяет, решает и прощает все. Но Галина Волчек способна и тут огорошить заявлением:

— Я никогда никого в жизни так не боялась, как Дениса в последние годы.

Или:

— Ни с одним мужчиной в жизни я не вела столько немых диалогов, сколько с ним.

И это не поза, не игра художника, сознательно или бессознательно мешающего жизнь с искусством, чтобы потом оставить потомкам очередную легенду. Это ее характер, от которого прежде всего страдает она сама.