Ефремов весело смеялся пассажу, который трудно было ожидать от такой значимой фигуры, как Ливанов. И заметил совсем без грусти — видно, эта мхатовская боль притупилась в нем в силу давности:
— Я хотел как лучше, чтобы автономия была, чтобы молодая свежая кровь влилась.
А в 1970 году разброд в «Современнике» был страшный. Долговязая фигура Олега Ефремова металась по театру:
— Мы должны все туда уйти. Мы будем студией. Как же вы этого не понимаете? Вы что, забыли, как было при Станиславском — МХАТ, затем Первая студия, потом — Вторая, потом…
Собрание длилось три ночи. Энергия вождя на этот раз не смогла поколебать ряды соратников. Артисты то замолкали, то вдруг все начинали одновременно говорить, спорить. Неспокойные лица, резкие жесты, воспаленные глаза. Все это слилось в один сплошной скоростной поток.
С ним ушли во МХАТ сразу несколько человек: из старых — Виктор Сергачев, Игорь Васильев, режиссер Владимир Салюк, а из новых — Александр Калягин, Георгий Бурков… Старики, которым, между прочим, не было и сорока, железно сказали «нет».
— Я пойду за тобой, если только строить новый театр. А во МХАТ… Они раздавят нас. Лучше ты оставайся, — сказал Кваша.
В истории осталось одно гениальное утверждение, которое произнес артист Рогволд Суховерко: «Что же вы делаете, Олег Николаевич… Ведь в Большой Советской энциклопедии все равно напишут: „Олег Ефремов. Даты жизни. Создал театр ‘Современник’. С такого-то по такой-то год руководил МХАТом“».
Ефремов звонил мужу упрямой Волчек и давил на него. Когда тот не подействовал на сознание жены, Ефремов достал последний козырь и сказал Волчек:
— Дура, мы с тобой «Вирджинию Вульф» сделаем. Ты будешь Мартой.
Он знал, на что бил: это была та роль, о которой Волчек мечтала всю жизнь. Но она не дрогнула.
ОЛЕГ ТАБАКОВ: — Когда он сказал, что уходит, каждый задал себе вопрос: «И что? Эти четырнадцать лет псу под хвост?» Ведь четырнадцать лет моей, нашей жизни, когда каждый по отдельности и все вместе добывали славу, их что, нет?
Да, Олег Ефремов был человеком неожиданных ходов, парадоксов друг, потрясающий отлично знавших его людей то благородством, то внезапной несправедливостью. Так, однажды он явился на заседание правления театра и объявил с порога:
— Вот вы тут сидите, думаете о будущем, а Лелик уже дал согласие сесть в мой кабинет.
— Олег Павлович, так было или это театральная легенда?
— Было, конечно. «Стоп, — сказал я. — Кто тебе это сказал? Давай, садимся в машину и едем в горком».
— И поехали?
— Поехали. Я привел его в кабинет, где все и разъяснилось, и после этого случая мы два года с ним не разговаривали. Даже когда хоронили нашего учителя Василия Осиповича Топоркова. И тогда Сергей Бондарчук тихо, но со злостью сказал: «Говнюки! Как не стыдно! Вы же у гроба своего учителя».
Однако Ефремов был способен первым сделать шаг к примирению. Он попросил прощения у Табакова, и инцидент был исчерпан.
Потом, после бури, как известно, на хозяйство «Современника» заступила коллегия, но ее двухлетнее правление ничем ярким отмечено не было. Эффект, как теперь говорит Волчек, был исключительно по басне Крылова «Лебедь, рак и щука».
Момент коммунального правления стоит опустить по причине цвета его немаркой выразительности и перейти к тому, как Галина Волчек стала худруком «Современника» и продержалась на посту в два раза больше своего учителя.
1972
{МОСКВА. ПЛОЩАДЬ МАЯКОВСКОГО. «СОВРЕМЕННИК»}
О том, чтобы в «Современник» пустить человека со стороны, не могло быть и речи. Когда окончательно всем стало ясно, что Ефремов и МХАТ — это серьезно, артисты принялись уговаривать Волчек возглавить театр. Альтернативной фигуры такого авторитета в «Современнике» не было. Разве что Олег Табаков.
Волчек и Табаков попробовали за свою жизнь разные партнерские отношения. В раннем «Современнике» — актерские, актерско-режиссерские и, наконец, в период 70-х годов — режиссерско-директорские. После ухода Ефремова во МХАТ Олега Табакова назначили директором театра при художественной коллегии, осуществлявшей общее руководство.
Я прошу нынешнего худрука МХАТа и «Табакерки» пролить свет на историю с назначением Волчек на роль худрука.
— Тем более что долго ходили слухи, будто на кресло, оставленное Ефремовым, власти прочили вас.