Читаем Галина Волчек как правило вне правил полностью

Галина Волчек как правило вне правил

Фаина Раневская — из тех людей, кто оставил яркий след в жизни Волчек. Их разделяла разница в 30 лет, и Волчек считала, что слово «дружба» в данном случае попахивает провинциальным амикошонством. Став известной личностью, она осталась достаточно щепетильна в подобных вопросах. Она часто приходила в дом Раневской, одна или с Мариной Нееловой, и никогда не уставала удивляться трагикомичности природы таланта великой актрисы.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Однажды захожу к ней, вижу: на столе много-много конвертов валяется, и Фаина Георгиевна раскладывает в них деньги. В один — десятку, в другой — двадцатку… «Что это у вас?» — спрашиваю ее. «Да есть одна сволочь, живет в Казани, дворником теперь работает, но мне его жалко», — отвечает она и заклеивает конверт. Это она так весь свой гонорар за съемку рассылала по стране.

Директор картины, где снималась Раневская, зная за ней способность разбазаривать деньги, не выдавал их ей все сразу. Сам что-то покупал для нее. Однажды купил картину — старик с красным носом — и объявил, что это Рембрандт. В другой раз купил каракулевую шубу, и Раневская ворчала, что он поместил ее в каракулевый дом. В этой шубе она упала, когда гуляла с любимой собакой по кличке Мальчик. Упала прямо среди улицы и оставила вечности крылатую фразу:

— Помогите встать. Народные артистки на улице не валяются.

Раневскую, так и не реализовавшую свой могучий талант, все в основном помнят по таким выражениям.

А Волчек помнит ее бесконечно доброй, но доброта была всегда прикрыта суровостью. Если Раневская вспоминала своего педагога Павлу Вульф, глаза ее неизменно застилали слезы, однако она ни разу не прослезилась даже при самых близких людях, которых, кстати, было совсем-совсем мало.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Может, она и плакала, оставшись совсем одна, я не знаю, но сердце сжималось, когда она повторяла: «Деточка, я давно живу…»

Когда Галина уходила из ее дома, только по дороге обнаруживала, что карманы пальто или плаща забиты конфетами, печеньями, завернутыми в бумагу, брошками какими-то.

«Я должна работать, чтобы кормить эту корову, чтобы она гуляла с этим сраным Мальчиком», — повторяла она, имея в виду женщину, специально нанятую три раза в день выгуливать собаку и сыпать на карниз окна корм для голубей. За это актриса платила сто рублей в месяц — деньги по тем временам немалые.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — У нее был диабет. Строгая диета. И мы с Мариной Нееловой однажды зимой накупили для нее узбекского винограда, фруктов, которые можно было найти только на Центральном рынке. Пришли к ней и увидели — сидит Фаина Георгиевна за столом, на котором красивое блюдо с дорогими деликатесами: балык, ветчина, язык… Сверху звездочки из яблок и морковь кружочками. Так все это было не похоже на Фаину Георгиевну.

— Ешьте, это все вам, — говорит она и приносит себе в таком маленьком ковшике манную кашу, посиневшую и всю в комках.

— Почему она такая? — спросили мы, глядя на этот ужас.

— Детки, в последнее время я стала говноедом.

Мы ей предлагали переварить кашу, она ни в какую: «Я говноед». Просто она так была устроена — получала радость и удовольствие, что доставляла радость другим.

Единственный приход Раневской в «Современник» тоже выглядел как трагикомедия. Волчек выпустила «Обыкновенную историю» и пригласила актрису на генеральную репетицию, в 12 часов дня. Раневская страдала бессонницей, и для нее это был кошмарно ранний час. И тем не менее, превозмогая себя, она все-таки пришла. Посмотрела спектакль. Ушла. Несколько дней от нее не было вестей. Волчек не выдержала и сама позвонила. Услышала знакомый до обожания бас:

— Деточка, с вашей стороны жуткой бестактностью было позвать меня в двенадцать часов, зная, что у меня бессонница. С моей стороны было жуткой бестактностью, зная про свою бессонницу, согласиться в двенадцать часов пойти к вам. Но я пошла, любя вас. Я там пыталась заснуть. Но какие-то идиоты на сцене чем-то так стучали, что не давали мне спать. Что они там делали? Вы не знаете?

На репетиции спектакля «Свой остров» в Болгарии с Игорем Квашой и директором болгарского театра «София» Николиной Томановой

С Мариной Влади и Элемом Климовым. 80-е годы.

Волчек покатилась у телефона со смеху — идиотами были артисты, которые, согласно ее режиссерскому замыслу, по ходу действия стучали печатями и таким образом отбивали ритм спектакля. Вот так Раневская оценила замысел своей молодой приятельницы. Потом, правда, наговорила много приятных слов.

— Теперь я часто вспоминаю ее фразу: «Я устала уставать». Только с годами понимаешь ее мудрость, — говорит мне Волчек и в этот момент как будто тяжелеет на глазах.