«Эшелон» считался «невыездным» из зала на большую сцену. Я прошу Галину Борисовну рассказать, как это было, тем более что в «Эшелоне» сосредоточилось все главное в ее жизни — счастье и горе. Театральное и личное, в которых границы для нее давным-давно размыты. Приобретения и потери были высшего счета. Именно во время этих репетиций распалась их с Марком семья. Именно «Эшелон» вынес ее на мировой уровень, сделав первым режиссером, приглашенным из СССР в США. И когда? — в самый разгар «холодной войны».
— Галина Борисовна, вообще странно — вроде бы теме войны должен быть зеленый свет, а тут целая история.
— Сначала мне говорили, что «Эшелон» вообще нет смысла ставить, поскольку тема тыловая. Не те, мол, герои — какие-то простые бабы с детьми и барахлом. Тогда я предложила: «Давайте я сделаю эскиз всего спектакля в репетиционном зале, покажу вам. И если понравится комиссии, тогда его, может быть, разрешат перенести на большую сцену».
Это была авантюра, хотя бы потому, что фурка-вагон не помещалась в репзале на пятом этаже, а без нее играть «Эшелон» действительно не было смысла.
В театре наскоро сделали подобие фурки, и на ней пятнадцать раз, если не больше, 25 актрис кувыркались перед комиссией.
ВЛАДИСЛАВ ФЕДЧЕНКО, исполнитель роли Славки: — Представь, на стуле у окна сидел начальник, а я у его ног, ну практически на его ботинках, изображал, как развожу костер, как сплю… Не представляю, как себя чувствовал этот человек.
Случайно оказавшиеся в зале плакали, а ответственные работники уходили с каменными лицами. Однажды после очередного показа Ляля Черная, приглашенная на роль цыганки, бросилась к начальнику Управления культуры:
— Ну вы можете сказать нам свое мнение?
— Потом, потом, — отмахнулся он с каменным лицом.
— Но неужели у вас нет чувств? — закричала она, и тот страшно покраснел.
МИХАИЛ РОЩИН, ДРАМАТУРГ: — Был один сногсшибательный момент в нашей работе. На сдачу спектакля пришел зав. отделом культуры исполкома Моссовета Покаржевский. Играли потрясающе. Но он встал после спектакля, ничего не сказал и в окружении своих клевретов молча направился к выходу. Ни спасибо, ни до свидания — ничего. Такая у них была манера ханжеская. Я догнал его почти что внизу. «Как же вы можете так уходить, ничего не сказав?» — «Нам надо посоветоваться, — ответил мне через губу, — нам надо составить мнение». — «Ну хорошо, мнения у вас нет. А впечатления у вас есть? Можете сказать мне, актерам?» В ответ он презрительно промолчал.
Одним словом, все получили свою полагающуюся порцию унижения.
Прогон 15 мая 1978 года оказался особенным в жизни Галины Волчек. Его она запомнила на всю жизнь.
— Я пришла перед прогоном к артистам — энергией своей подпитать, последние слова сказать. И вижу, что они как-то странно отводят глаза. «Почему вы такие несобранные?» — возмущалась я. Я и не догадывалась, что в тот момент они уже знали, что у меня умер отец.
Счет потерям на «Эшелоне» был открыт. Борис Волчек — может быть, самое интеллигентное лицо отечественного кинематографа, великолепный оператор, умер, как говорится, счастливой смертью. В тот день, когда в «Современнике» решалась судьба его единственной дочери, он был на «Мосфильме», где назначили очередное собрание. Встретился с Лидией Смирновой, пожал ей руку, пошатнулся и упал.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Врачи сказали, что папа умер на месте. Со студии тут же позвонили в театр, и все договорились между собой мне ничего не рассказывать. Как я потом узнала, Миша Рощин пытался после прогона добиться ответа от чиновников и повторял: «У Гали несчастье. У нее отец умер», но и это не подействовало.
ЛИЛИЯ ТОЛМАЧЕВА: — Все решили, чтобы после спектакля я сказала Гале про отца. Мы спустились из зала, я говорю: «Галя, ты понимаешь, случилось очень плохое…» — «Что? — резко закричала она и остановилась. — Денис?» — «Нет, не Денис. Твой папа. Ему так плохо. Так плохо. Он умер». Мне показалось, что ее крик про сына самортизировал удар. Она замолчала и как будто согнулась.
— Плакала?
— Нет. Не плакала. Галя вообще редко плачет. Я редко это видела. Последний раз — в Америке, в конце девяностых.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Играли в тот день замечательно. Ну как не верить, что артисты способны на милосердие. Еще как способны. Не знаю, что со мной было бы, узнай я обо всем до прогона.
А я знаю — собралась бы, сжалась в кулак и стояла бы в кулисах, беззвучно глотая слезы.
В Москве одновременно вышли два «Эшелона» — в «Современнике» и во МХАТе, ефремовском и пока не разделенном по половому признаку. Пьесу Рощина в нем поставил замечательный режиссер Анатолий Эфрос с художником Давидом Боровским. Два «Эшелона» были конкурентами, но выиграл женский состав с Чистых прудов.