Галина Волчек как правило вне правил

— Например… — задумывается она. — Ну он вел себя как влюбленный восьмиклассник. «Открой книгу, назови страницу, строчку снизу. В девять вечера я открою книгу на этом же месте и буду знать, что ты тоже сейчас это читаешь…» Но это же смешно и трогательно. Или однажды мы в Ялте стояли на балконе, он сильно перевесился через перила, обхватил меня сильной рукой, и я почувствовала, как пол уходит из-под ног. А он мне говорит: «Вот так погибнем, и все проблемы будут решены». Это была не поза, но парадокс. С одной стороны, он готов был умереть из-за любви, а с другой — смертельно боялся своей жены.

Эта ситуация становилась для Волчек с каждым днем невыносимей. Перед отъездом в США на постановку «Эшелона» у них состоялся, как ей казалось, последний разговор. Галина сказала, а точнее, поставила ультиматум: «Ты должен принять решение. Так больше продолжаться не может. Если ты все решил оставить по-старому, лучше не звони мне. Я пойму». Но он дозвонился в США, и не раз, что для его служебного положения было чревато осложнениями. Она, как любая на ее месте женщина, могла торжествовать победу. Во всяком случае, в душе ее звучала гедоническая музыка, и не только по поводу успеха «Эшелона».

В прекрасном настроении она прилетела в Москву, где все вернулось на круги своя и жизнь потекла по прежнему дурному сценарию — он врал, обещал, она надеялась и теряла надежду окончательно.

— А может быть, он опасался за свою карьеру?

— Нет. Это его совсем не останавливало. Его начальник знал о наших отношениях, мы повсюду появлялись вместе. Но при всем при этом… такая пошлость.

А он презирал себя за слабость и неспособность разрешить ситуацию. Между тем ее жизнь приобретала характер чудовищный с бытовой точки зрения. Волчек окрестила этот период возведением Берлинской стены в отдельно взятой квартире на улице Рылеева. За недостроенной стеной Марк к этому времени уже проживал со своей новой женой. А по другую сторону — Галина с приходяще-уходящим любимым человеком.

1976 {МОСКВА. КВАРТИРА НА ПОВАРСКОЙ}

Кухня. За столом Галина Волчек и Алиса Фрейндлих.

— Возьми зеленые, они сюда лучше подойдут.

— Ты что, лучше будет, если перламутра добавить.

— А я тебе говорю…

Волчек высыпает на стол горсть пуговиц и, пока Алиса выходит из кухни, прищурившись, перебирает пластмассовые и костяные кружочки.

Алиса возвращается с ножницами и кусочками тюля в руке.

— Смотри, если сюда добавить этого… Нравится?

— А ты с Игорем давно не виделась? Нравится.

Смотрят друг на друга.

Есть еще одна актриса, которую вполне можно было бы считать актрисой Волчек. Это — Алиса Фрейндлих. Волчек и Фрейндлих — две гороскопические сестры, похожие друг на друга не только принадлежностью к одному знаку зодиака.

АЛИСА ФРЕЙНДЛИХ: — Мы обе стрельчихи, но обе разные в пределах нашего знака.

Знакомым мне жестом она вытаскивает из пачки тонкую сигарету и делает это так же лениво-элегантно, как и Волчек.

Они познакомились в начале 60-х, когда успешный молодой «Современник» приехал на гастроли в Ленинград. Галина Волчек тогда была беременна, а Алиса Фрейндлих только что стала женой режиссера Игоря Владимирова. С тех пор, когда актриса приезжала в Москву на съемки, она всегда останавливалась не в гостинице, а у своей подруги.

А в 1976 году Волчек позвала ее войти в свой спектакль «Вишневый сад», из которого ушла Татьяна Лаврова — к Ефремову во МХАТ. Для Волчек это было… Сейчас она это сравнивает с абортом на девятом месяце.

— Лаврова сыграла несколько спектаклей и ушла, бросив нашего общего ребенка, который, как мне казалось, ей так же дорог. Не очень красиво ушла, красиво вообще уйти трудно. Таня была моя артистка. И я осталась без дорогого мне спектакля, без своей Раневской и своей артистки.

Через несколько лет эта история с уходом повторится, с той только разницей, что сменятся персонажи.

Чтобы спасти работу, Волчек и позвонила в Ленинград подруге, которая в это же самое время сделала роль Раневской на сцене театра Ленсовета у своего мужа Игоря Владимирова.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — А ввести другую актрису — это не переодеть ее в другой костюм. Я вынуждена была хоть и очень мною любимую Алису отчасти одевать в чужое платье, а отчасти приноравливаться к чужому ребенку. Это был очень разрушительный момент и для нее, и для меня.

Как рассказывала мне Фрейндлих, ленинградская версия «Вишневого сада» была более легкомысленная, чем московская, и актриса пыталась найти равнодействующую между этими вариантами, чтобы своим видением не оскорбить идею Волчек. Чем больше она рассказывала, тем больше я изумлялась отношениям между подругами.