Галльская кровь. Ледяной ад. Без гроша в кармане

Среди сутолоки и шума образовалось нечто-то вроде комиссии по подготовке лотереи. Один из организаторов обратил внимание на бывшего поверенного и без лишних слов привлек его к работе.

— Эй! Ты, кажется, мастер марать бумагу. Иди сюда, будешь делать, что скажу.

— Что именно?

— Ты нас всех знаешь?

— Ну?

— Вот и пиши. На каждой бумажке — одно имя.

— Да вас тут вон сколько!

— Чтобы через пятнадцать минут все было готово, а то получишь перо в бок.

Угроза и уверенность Дика в том, что ее непременно приведут в исполнение, придали деятельности бывшего прокурора живость. Тут в голову ему пришла одна интересная мысль.

Взгромоздившись на стойку бара и подложив на колени дощечку, он начал писать на билетиках имена самых близких своих знакомых: раз тридцать написал имя Сэма и столько же свое. При этом бросал короткие взгляды в толпу, как будто вспоминая имена, и писал, писал… потом сворачивал бумажки и бросал в котелок для пунша. Надзора за ним не было, и никто не догадывался о грандиозном надувательстве, которое увеличивало шансы избранных лиц.

Всего в лагере насчитывалось около пятисот человек. Дик управился за двенадцать минут. Перед ним лежала груда бумажек. Одной из них предстояло сыграть роковую роль в жизни известной молодой дамы.

— Кто будет тащить билет? — раздался голос.

Из толпы ответили:

— Пусть Крошка сам и тянет.

— Да, тяни, Дик. Ты у нас секретарь, крыса бумажная.

— Перемешай только как следует.

Тот встряхнул котелок несколько раз.

Стиснув зубы, Клавдия с отвращением наблюдала за приготовлениями. Она побледнела, мысли в голове перепутались.

«Эти подонки сделали из меня игрушку! И я все терплю. Я, американка! Женщина! Неужели некому меня защитить?»

Миссис Остин решительно встала и хотела выйти из толпы оборванцев. Но кольцо сдвинулось еще плотнее. Слезы бессилия брызнули у нее из глаз.

— Поторопись, Дик! — крикнул какой-то зубоскал. — Невесте не терпится. Видишь, плачет.

Не дожидаясь Дика, говоривший подскочил к нему, быстро сунул руку в ворох бумаг, вытащил листок и повертел им над головой. Листок напоминал бабочку. Все притихли. Малый медленно развернул бумажку и, выждав минуту, пронзительно выкрикнул:

— Наб Рейнджер!

По толпе прокатился гул.

— Наб!.. Бродяга!.. Живодер!.. Охотник за скальпами… Гроза индейцев! Геркулес! Красавец мужчина!

— Да здравствует Наб! Ура невесте!

Толпа расступилась, давая дорогу громиле, который на целую голову возвышался над самыми высокими из старателей. Его приветствовали восторженными криками.

В Набе воплотились основные черты жителей штата Кентукки, которые сами считают себя помесью крокодила и лошади. Внешность счастливчика не опровергала этой легенды. Сам о себе он нередко говорил, что пробовал делать все, кроме добра. Прибавьте к этому грубую рубаху, кожаные штаны с бахромой и сапоги из кожи молодого жеребенка, изготовленные на местный манер, когда еще теплую шкурку животного натягивают на ногу человека, расправляют, подвязывают, дают подсохнуть и принять форму ноги. Такие сапоги снимают, только чтобы надеть новые. Кроме всего прочего, Наб представлял собой ходячий арсенал: несколько пистолетов за поясом и винчестер на плече. Завершить портрет может густой козлиный дух, никогда не оставлявший этого типа.

Наб приближался, плотоядно скаля зубы, как медведь, которому предстояло полакомиться свежим кленовым соком. Клавдия не могла унять дрожи отвращения и ужаса. Сквозь гриву ярко-красных волос, свисавших сальными прядями, проглядывал чудовищный звериный лик. Вздернутая верхняя губа обнажала мощные просмоленные зубы и делала «жениха» похожим на людоеда.

Подойдя вплотную к женщине, Наб остановился, сплюнул пару раз, высморкался в кулак и окинул ее оценивающим взглядом.

— Красивая баба! По тебе, видать, с ума сходят. Вообще-то я хотел остаться холостяком, но раз такое дело…

Клавдия стояла, вжавшись в стенку, и глядела на гориллу с возрастающим страхом.

— А ты не болтлива. Это мне нравится. У меня уже была скво[183]. Так у той рот не закрывался. Я ей как-то влепил пощечину, она и отбросила копыта. Ну что ж, давай руку, идем к священнику.

Тут Клавдия окончательно пала духом. До этого момента в ней еще теплилась надежда, что за гнусной комедией не последует ни гражданского акта, ни церковного обряда.

— А… что… здесь и священник есть?

Наб затрясся от смеха.

— Здесь все есть, цыпленочек. У меня в палатке есть две шкуры — устроим постельку, есть самородки и бочонок виски. Когда ты станешь миссис Рейнджер, я тебе дам отхлебнуть из него. Моя скво любила приложиться, да еще не по разу в день. Крепкая была баба!

Внезапно Наб сжал ее руку. Клавдия вскрикнула от боли.

— Неужто больно?

— Хам!

Железный кулачище сжался так, что тонкие пальцы хрустнули. Сдержав стон, миссис Остин подумала:

«Тебя, подонок, я убью», — и сделала вид, что покорилась судьбе, к великому удовольствию толпы.

— Так ты не против? — уточнил Наб.

Неопределенный жест, который при желании мог сойти за знак согласия, был ему ответом. Детина набрал в легкие воздуха и крикнул:

— Билли, дружище! Эй, кто видел этого прохвоста? Билли Копченая Селедка!