Гамбит Королевы

Лодочник всю дорогу распевает немелодичную балладу о рогоносце, и, когда после короткой поездки Дот высаживается на берег, слова крутятся у нее в голове: «Из-за ветреной бабенки Бен теперь рогат, и его совсем не красит этот маскарад…»

Поднявшись по ступенькам к воротам Уайтхолла, Дот объявляет:

— Я Дороти Фаунтин в услужении у королевы. Пропустите меня, будьте добры!

— А я король Англии, — с усмешкой откликается стражник.

— Но я правда служанка королевы! — И Дот дрожащим голосом объясняет, что с ней произошло.

Стражник слушает сочувственно, однако все равно преграждает путь алебардой.

— Послушай, милая, будь здесь королева, я бы послал за одним из ее пажей, чтобы посмотрели на тебя — да хоть бы и прогнали. Но она уехала со всем двором, и в покоях нет никого, кроме декораторов.

У Дот падает сердце. Что же делать? Она свободна, да только куда ей теперь идти? Королева может отсутствовать и несколько месяцев, кочуя между дворцами, а Дот потратила свой единственный пенни, и у нее нет ничего, кроме грязной одежды, в которой она вышла из тюрьмы. Остается только ждать, не заедет ли в Уайтхолл кто-нибудь знакомый.

Усевшись на низкое ограждение, Дот размышляет о недостатках своей незаметности, которая раньше казалась благословением.

Дворец Оутлендс, Суррей, сентябрь 1546 года

Стоит погожее осеннее утро. Тихий парк окутан туманом, меж бледных стволов, как призраки, бесшумно бродят олени. Для Генриха изготовили специальную лебедку, с помощью которой он каждый день взбирается на коня, чтобы поехать на охоту. Однако охотой это можно назвать лишь с натяжкой: бедных оленей к его прибытию загоняют в угол без малейшего шанса на спасение. Конь короля едва переставляет ноги под весом его тела, тем не менее вечерами за ужином Генрих рассказывает о захватывающей погоне. Впрочем, вчера он неожиданно занемог и сегодня охотиться не будет.

Екатерина гуляет в парке с братом. Впереди на почтительном расстоянии идут сокольничий и его слуга с птицами на руках. Дворец еще спит — только пекари с веселыми песнями пекут хлеб на день. Готовые булки они выставили на дворе, и Уильям, не в силах устоять перед аппетитным запахом, на ходу отламывает кусок для себя и сестры. Свежий хлеб на свежем воздухе — простое наслаждение из тех, что редко бывают доступны королеве.

Из леса доносятся легкий топот и шуршание — мелкое зверье живет своей жизнью под покровом тумана. Соколы хлопают крыльями — им не терпится взмыть в воздух, однако охотиться при такой видимости нет смысла.

Уильям оживленно рассказывает о падении Гардинера.

— Старый козел отказался подарить королю свои земли, а король теперь не желает его принимать, и каждый день Гардинер торчит под дверью в надежде попасться ему на глаза.

— Не буду отрицать — это приятная новость.

— Кит, ты бы его видела! Когда выходят советники, он пристраивается за ними и делает вид, будто тоже принимал участие в заседании.

— Я думала, у него побольше гордости… Впрочем, не могу посочувствовать — он желал мне зла.

— Лорда Денни и нашего шурина Уильяма Герберта предлагается включить в тайный совет. Да здравствуют перемены! — весело смеется Уильям.

— Да, я слышала. Сестра говорит, что ее мужу обещан еще и новый пост.

— Кит, — начинает Уильям, понизив голос; видно, собирается сказать что-то опасное. Порой Екатерина поражается тому, как хорошо его знает.

— Что за интрига на этот раз, Уилл?

— Никаких интриг! — протестует брат и, бросив взгляд на сокольничих, негромко продолжает: — Просто я подумал… Король, скажем так, немолод…

— Остановись! Ты же знаешь, что такие разговоры приравниваются к измене.

Впрочем, Екатерина и сама не раз думала о смерти короля и своем избавлении.

— А кто нас услышит? Белки да олени.

— И сокольничие.

Неожиданно ее охватывает усталость. Как же тошно все время следить, не подслушивает ли кто-нибудь, все время держать свои чувства при себе и говорить обиняками!

— Один раз скажу, и больше не заговаривай об этом никогда, слышишь? — с раздражением произносит Екатерина. — Перед отбытием во Францию Генрих составил новое завещание, в котором назначил меня регентшей, а теперь поручил мне заботу о принце. Достаточно для моего честолюбивого братца?

— Кит, это правда? Я знал о принце, но завещание…

Уильям забегает вперед и с восторгом смотрит Екатерине в лицо. Она, не сдерживая гнева, восклицает:

— Тебе мало было сделать родную сестру проституткой ради своего возвышения? Ты хочешь быть самым могущественным человеком на земле? Не видишь разве, какой опасности я подвергаюсь? Не понимаешь, что жизнь дорога мне куда больше могущества?

Уильям бормочет неловкие извинения, заверяет в своем безмерном уважении, клянется, что готов за нее умереть. В последнем Екатерина сильно сомневается, тем не менее пристыженное бормотание брата успокаивает — в конце концов, он ей родня.

— Тяжело гордецу просить прощения, да? — смеется она.

* * *