Гамбит Королевы

— Этот флорентиец… забыл, как его зовут, в последнее время у меня плохая память на имена, — так вот, он писал, что правителя должны бояться, а не любить. Однако внушать постоянный страх так тяжело! Ради этого мне приходилось… — Он умолкает на полуслове.

— Его зовут Никколо Макиавелли, — напоминает Екатерина; Дот понятия не имеет, кто это такой. — Всем нам случается совершать поступки, тревожащие совесть.

— А вот ты не пытаешься мне угодить, Кит. Ты единственная не боишься говорить правду. Поэтому-то я тебя и приметил.

Дот раздувает огонь, и угли разгораются.

— Я стараюсь быть честной, Гарри. Ведь этого от нас хочет Господь, разве не так?

Король потирает шею.

— Тебе не дует, Кит?

— Нет, но окно приоткрыто — должно быть, есть сквозняк.

Король встает, чтобы закрыть окно. Створку заклинивает, и он дергает так, что одно из стекол трескается, а щеколда отрывается от рамы.

— Чертово окно! — вопит король и лупит щеколдой по подоконнику так, что в дереве остаются вмятины. Во все стороны летят щепки.

Дот съеживается в углу и зажмуривается, надеясь, что он ее не заметит. Стук щеколды о подоконник напоминает удары молотка по черепу.

— Полно, Гарри, — ласково говорит Екатерина, гладя его по плечу.

Лицо у короля посинело от гнева, на лбу выступил пот. Он полностью захвачен своими чувствами, словно огромный ребенок.

— Давайте я уберу. — И Екатерина пытается отнять у него оторванную щеколду.

Однако король яростно швыряет щеколду в сторону камина, где сидит на корточках Дот. Та успевает отклониться, и щеколда с оглушительным грохотом врезается в ведерко для угля. Сердце у Дот стучит, как кузнечный молот, а руки трясутся так, что едва удерживают каминную метелку. Встать и уйти она не решается, боясь привлечь к себе внимание.

Тяжело дыша, король опускается на стул и закрывает лицо руками. Екатерина, успокоительно воркуя, гладит его по плечам, а сама бросает на Дот вопросительный взгляд. «Ты в порядке?» Дот кивает, и Екатерина прикладывает палец к губам.

Король даже взглядом не удостаивает служанку, которую едва не убил. Подняв голову, он бормочет:

— Порой я сам себя боюсь, Кит. — На лице у него написано отчаяние. — Гнев охватывает меня, и я становлюсь другим человеком! Как будто мной овладевает злой дух.

Екатерина что-то шепчет в ответ, поглаживая его по руке.

— Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Англия лежит у меня на плечах тяжелым грузом.

Некоторое время он молчит, теребя драгоценный камень на своем дублете, а потом продолжает полушепотом:

— Что же я натворил, порвав с Римом… Самое сердце Англии расколото на части…

Дот и в голову не приходило, что король может в чем-то сомневаться, как обычный человек. Разве он не исполняет Божью волю?

— С прошлым нужно смириться, — говорит Екатерина. Она часто это повторяет, особенно в разговорах с Маргаритой. — Такие серьезные перемены, каких добились вы, Гарри, под силу лишь самым отважным правителям.

При этих словах король будто вырастает, и в глазах у него загорается огонь.

— Я твердо верю, что Господь на вашей стороне, — добавляет Екатерина.

— Он дал мне сына — это несомненный знак его милости.

— И какого сына!

— А ты подаришь мне сына, Кит? — спрашивает король, как мальчик, клянчащий сладости.

— Если будет на то Божья воля, — откликается Екатерина с улыбкой, однако Дот, тихонько уходя из комнаты, видит, как по лицу ее пробегает тень.

* * *

— Нам пожаловано аббатство в Уилтоне, — сообщает Анна. Они с Екатериной сидят у окна и рассматривают жемчужную вышивку на свадебном платье.

— И ты будешь там жить? — спрашивает Екатерина. Мысль о том, что сестра похоронит себя в отдаленном Уилтшире, мучительна.

— Не хотелось бы. Как подумаю о том, какая резня творилась в аббатствах… — признается Анна.

— В Уилтоне все прошло мирно. Настоятельница охотно передала аббатство государству и получила пенсию.

Екатерина невольно задумывается о множестве других великих аббатств, обращенных в руины, о замученных монахах, о разорении церквей — все по милости Кромвеля и именем короля. Она вспоминает рассказ Латимера о повешенных монахах с распоротыми животами: не менее двух десятков болтались на ветвях около аббатства в Фаунтинс.

— Рада слышать, однако я все же останусь при дворе — муж не любит меня отпускать. И потом, я хочу быть рядом с тобой!

— Видит Бог, ты мне понадобишься!

Екатерина обводит взглядом покои, полные малознакомых ей дам. Она понятия не имеет, кому они служат.

Дамы вяло обмахиваются веерами в тщетной попытке разогнать июльский зной. По комнате кружат три жирных мухи, и время от времени кто-нибудь пытается прихлопнуть одну из них веером. Екатерина встает и открывает окно, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха.