Гамбит Королевы

— На дыбе?!. Женщину?!. Немыслимо! Кто — Ризли?.. Рич?..

— Ризли и Рич присутствовали, но за всем этим наверняка стоит Гардинер, да и без Пэджета[55] явно не обошлось.

Уильям нервно дергает ногой. Екатерина кладет руку ему на колено.

— Пытать даму благородного происхождения?!. Не мог же констебль…

— Кинстон ничего не сумел поделать и в негодовании ушел.

— Уилл, но это же чудовищно!.. — в растерянности лепечет Екатерина. — А ты… ты там был?

— Скажи спасибо извращенному уму Ризли — он отправил меня и Джона Дадли! Уж не знаю, каких признаний, по его мнению, могли добиться от нее именно мы, — наверное, хотел обставить дело так, будто… Не знаю, Кит, он безумен! Когда нам ничего не удалось от нее добиться, он впал в ярость и вытолкал нас за дверь. Мы остались в коридоре и слышали… — Уильям с трудом подбирает слова. — Слышали, как она кричала, Кит!

— Бедная! Бедная, бедная… — Екатерина закрывает лицо руками, мечтая скрыться от всего мира. Переведя дыхание, она задает вопрос, тревожащий больше всего: — Она выдержала?

На самом деле Екатерина хочет знать (и Уильям, конечно, понимает), созналась ли Анна Аскью в связях с королевой — предстоит ли Екатерине отправиться на костер вместе с ней?

В мыслях встает лицо Анны Аскью с широко расставленными сверкающими глазами. Екатерина представляет ее распятой на дыбе, слышит скрежет механизма, лязганье железа о дубовые стержни, чувствует боль в коленях и запястьях, слышит мерзкий хруст, с которым кости выскакивают из суставов… А еще ясно представляет, как крепко и непоколебимо стиснуты челюсти Анны Аскью. Эта женщина исполнена решимости, какой Екатерина не знает ни за одним мужчиной. Если кто и создан для мученичества, так это Анна Аскью, и Екатерина все бы отдала за крупицу ее смелости.

— Более храброй женщины я не знаю, — говорит Уильям, словно угадав мысли сестры. Он уже встал и снова мерит комнату шагами. — Что бы с ней ни делали, она держалась стойко, и от нее не смогли ничего добиться.

Екатерина испытывает облегчение, однако охота на нее в самом разгаре, и, хотя Анна Аскью выдержала испытание, нельзя рассчитывать, что выдержат другие. Хочется вырваться за стены Уайтхолла, вдохнуть полной грудью.

— Вели седлать коней — закончим разговор на прогулке. Я позову сестру, поедем втроем — только семья.

Уильям немного расслабляется — видно, рад, что старшая сестра взяла все в свои руки, как всегда делала в детстве.

— Приободрись, Уилл. Никто не должен догадаться, что мы встревожены. Трое Парров выезжают на прогулку, только и всего.

* * *

— Разве ты не можешь поговорить с королем? — спрашивает Анна.

Они остановились передохнуть в Челси, на идеально круглой поляне, окруженной густым высоким лесом. Легкий ветерок шелестит листвой, на сочной зеленой траве играют пятна вечернего солнца. Кони пасутся неподалеку, и легкое позвякивание сбруи вплетается в летний хор птиц и насекомых. Словом, настоящий рай.

— Анна, ну ты о чем! Забыла о прошлых королевах? Ведь ты служила каждой из них и прекрасно знаешь, как он непостоянен. Да, сейчас он меня обожает, осыпает щедрыми дарами, однако он…

— Переменчив, — заканчивает Анна, помрачнев; должно быть, вспоминает о Екатерине Говард. Анна рассказывала, как отчаянно кричала бедняжка — будто лиса, попавшая в капкан, — и хотя сама Екатерина при этом не присутствовала, да и королеву ни разу не видела, страшная сцена живо стоит у нее перед глазами. А ведь была еще и Анна Болейн…

Уильям невольно подносит руку к горлу — все трое думают об одном.

— За три года я так и не родила наследника. К тому же король не разделяет нашу веру.

— Но ведь он порвал с папой и распустил монастыри.

— Как можно быть такой наивной, Анна! — восклицает Уильям. — Это не имеет ничего общего с верой.

— Наверное, ты прав… — неуверенно соглашается Анна, утратив свой неизменный оптимизм.

— Я все равно не отступлюсь! — заявляет Екатерина, вытянув руку с обручальным кольцом. Рубин переливается в лучах солнца, золотой ободок больно впивается в отекший от жары палец. — Попробую его переубедить. Генрих любит со мной разговаривать, а я его хорошо изучила и знаю, о чем он мечтает. Нарисую перед ним образ величайшего короля-реформатора. Чем больше он будет проникаться идеями реформы, чем меньше станет слушать Гардинера, тем лучше будет для всех.

Однако Екатерина сама себе не верит. Разве не пыталась она переубедить мужа? И все напрасно!

— Тем лучше будет для нас. Родись ты мужчиной, Кит, была бы могущественнее всех! — восхищается Уильям. — Ты вернешь короля на путь новой веры, а Гардинер и его католическая клика пусть идут к черту.

— А как же Анна Аскью? — спрашивает Анна.

Черный дрозд желтым клювом выклевывает в траве насекомых; по рукаву Анны ползет божья коровка, едва различимая на красной ткани. Вспоминается песенка «Божья коровка, лети на небо…», которую недавно распевала дурочка Джейн.

— Нам ее не спасти, — признает Уильям.

— Значит, она отправится на костер, и мы ничего не можем поделать?