Гамбит Королевы

— Говорят, — соглашается Дот. О храброй Анне Аскью, которая перенесла пытку на дыбе и все равно никого не выдала и не отступилась от своей веры, шепчется весь Лондон. Дот не представляет, как можно быть такой смелой.

— А зачем тебе в такое место? — интересуется словоохотливый паромщик.

— Везу сладости для жены констебля, — отвечает Дот, как учила Екатерина.

— А как тебя зовут?

— Нелли Дент.

Дот нравится эта выдумка — до сих пор ей не приходилось врать подобным образом. Одно дело — умалчивать о чем-то или слегка привирать, чтобы сделать кому-то приятное, а другое — врать напропалую. Настоящее приключение! Интересно выдавать себя за кого-то другого; оказывается, новое имя можно надеть на себя, как новое платье.

— Ты, случайно, не родня Дентам из Хайгейта?

— Отдаленная, — отвечает Дот, наслаждаясь новой выдумкой. Враки плодятся, как кролики: соврешь раз — и понеслось. Все это, разумеется, во имя благой цели и ради Екатерины. У Дот благородная миссия, поэтому Господь, хочется верить, простит ей ложь.

Солнце на реке палит нещадно. Дот опускает руку за борт и наслаждается прохладной водой. Кто-то накидал в реку цветов, и теперь они покачиваются на поверхности, вызывая любопытство у проплывающих мимо уток. Паромщик продолжает болтать и жаловаться на жизнь. Дот кивает, не вслушиваясь, и он, похоже, вполне доволен разговором.

Наступает прилив, так что плавание довольно быстро подходит к концу. Приблизившись к стенам Тауэра, паромщик окликает стражника, тот открывает ворота, вращая огромное деревянное колесо, и лодка подплывает к ступеням. Дот встает, готовясь к высадке; от ее движений вода с шумом плещет о борта лодки.

Подходит другой стражник, одетый в красно-золотую ливрею и вооруженный алебардой. На поясе у него позвякивает связка ключей.

— По какому делу? — осведомляется он, и Дот внезапно охватывает страх, от которого содержимое желудка плещется, как вода вокруг лодки. Напомнив себе о своей важной миссии, Дот решительно поднимает глаза и видит, что стражник пожилой и совсем не страшный.

— Я принесла передачку, сэр.

Стражник помогает ей выйти из лодки и отмечает, что такие хорошенькие девушки редко посещают Тауэр. Когда паромщик отплывает на достаточное расстояние, Дот говорит:

— Я принесла теплые вещи и съестное для госпожи Аскью.

Стражник протягивает руку к корзинке. Дот возражает:

— Мне велено передать лично в руке ее служанке.

— Я обязан проверить — вдруг ты устраиваешь ей побег! Хотя куда она сбежит, бедняжка, в таком-то состоянии…

Дот откидывает платок с корзинки, и стражник осматривает содержимое, а потом неторопливо идет к маленькой деревянной дверце и долго возится с ключами.

* * *

Дот раньше никогда не бывала в Тауэре. Она думала, что это мрачная темная башня, где творятся страшные дела, а оказалось, что Тауэр, украшенный флагами, больше похож на волшебный замок, перед которым простирается веселая зеленая лужайка. Впрочем, его все равно окружают толстые серые стены со сторожевыми башенками, а воздух красивого сада пропитан тухлой вонью крепостного рва, и Дот отлично знает, что в безобидных на первый взгляд стенах томятся узники, которых ждет незавидная судьба. Ей доводилось слыхать о всевозможных пыточных орудиях — раскаленных прутьях, дыбе, кандалах. Вечерние рассказы на кухне всегда об одном из двух — или о привидениях, или о пытках. Парни специально пугают девушек, чтобы те крепче прижимались к их груди. Бетти обожает страшные истории и всегда визжит, словно ее режут.

В ожидании служанки Аскью Дот сидит на скамейке в саду у часовни. Часовня сложена из медово-желтого камня, узкие окна весело блестят на солнце, а колокольня напоминает голубятню. И не подумаешь, что это знаменитая часовня Святого Петра в оковах, у стен которой столько благородных господ лишились головы.

На латыни «в оковах» — «ad vincula». Об этом Дот рассказал Уильям Сэвидж, который, кажется, знает все на свете. Скрыв, что женат, Уильям разбил ей сердце, ведь умолчать — почти то же самое, что соврать. Много месяцев Дот провела в глубокой яме, где не было места ничему, кроме тоски по Уильяму; с тех пор прошел год, и она больше не хочет думать о нем, да и вообще мечтать о любви. Лучше бы им было никогда не встречаться, лучше бы Уильям уехал и больше не возвращался, чтобы Дот могла о нем забыть. Впрочем, чувства ее притупились, да и стыдно думать о своих маленьких бедах в таком месте, где люди страдают куда больше.

* * *

Вскоре на дорожке появляется высокая женщина. Она, похоже, привыкла стесняться своего роста и потому сутулится. Из-под чересчур коротких рукавов видны жилистые, почти мужские запястья; черная поношенная юбка совсем вылиняла на коленях — видимо, от беспрестанных молитв. Некогда белый чепец обрамляет усталое лицо, покрытое морщинами; белки глаз пожелтели и подернуты красной сетью сосудов.

Дот улыбается женщине, но та не улыбается в ответ.

— Я принесла одеяло и кое-какие припасы для вашей госпожи.

— Спасибо вам, добрая душа! — негромко отвечает женщина с дрожью в голосе. От кого передача, она не спрашивает.