Гамп и компания

Генерал в ярости разорался: что я, типо, жене скажу? И конечно, всех собак повесил на сержанта Кранца, которого тут же разжаловал и отправил на самые грязные армейские работы.

— Я был в числе первых чернокожих солдат, которые в этой армии дослужились до старшего сержанта, — говорит он, — но как только на горизонте появляешься ты, Гамп, я оказываюсь в полном дерьме.

Извинившись, я все же заметил, что обвинять меня во всех перетурбациях подряд не вполне справедливо.

— Возможно, ты прав, Гамп. Да только я, — говорит, — отслужив двацать восемь лет из положеных трицати, скатился ниже плинтуса. Командованию потребовалось найти козла отпущения — так уж в армии заведено. Но кабы за мной водились такие косяки, разве смог бы я дослужица до высшего сержанцкого чина?

— Вам еще, наверно, повезло, — говорю ему. — Как-никак, вы долго ходили в сержантах. А я так и остался в самом низу навозной кучи.

— Да, — соглашаеца он, — может, и так. Но теперь все это не важно. Ладно, по крайней мере оно, вероятно, того стоило.

— В каком смысле? — не понял я.

— Надо было видеть, как вентилятор этому гаду на башке аэродром сделал.

Короче, у нас с сержантом Кранцом был свой фронт работ. Личный состав постоянно на ученьях, грязи налипает с полметра. Мы ее отбиваем киркой и мотыгой, из шланга смываем — и так до темноты. В казарму нас, грязных, не пускают — велят на холоде друг друга из шланга окатывать.

Сержант Кранц если о чем-либо заговаривает, так в основном о Вьетнаме, который почему-то вспоминает с теплотой.

— Да, черт, золотое было времячко, — начинает он. — Настоящая война, не какие-нибудь полицейские разборки, как сейчас. А вооружение какое: танки, гаубицы, бомбардировщики — только поливай врага сверху.

— Сдаеца мне, — говорю, — нас тоже иногда поливали.

— Ну, не без этого. На войне всегда убивают. Война и есть война.

— Лично я, — говорю, — никого не убил.

— Во как! А ты почем знаешь?

— Так мне думаеца. Я и стрелял-то раз или два, да и то по кустам.

— Нашел чем хвастать, Гамп. Ты же покрыл себя позором.

— А если вспомнить Буббу? — спрашиваю.

— А что? Это вобще кто такой?

— Мой друг. Его убили.

— Ах да, запамятовал… ты еще побежал его вытаскивать. Ну, значит, он глупость какую-нибудь совершил.

— Это точно, — говорю, — совершил — когда в армию завербовался.

И так день за днем. Из сержанта Кранца собеседник был не особо интерестный, но пусть хоть такой. Вобщем, я уже стал думать, что до конца своих дней буду грязь отскабливать, но как-то раз вызывают меня к командиру части. Окатили меня из шланга, и я отправился в штаб.

— Гамп, если не ошибаюсь, ты в свое время немного играл в американский футбол. Это так? — спрашивает командир части.

— Да, — подтверждаю, — немного.

— А поподробней?

Ну, я стал расказывать. А когда замолчал, командир только и сказал:

— Господи Исусе!

По крайней мере, танки я больше днями на пролет не отчищал. Как ни прескорбно, отчищал я их теперь ночами на пролет. А в дневное время играл в футбол за команду нашей воинской части. Называлась она «Квашеный капут».

Команда, если чесно, подобралась так себе. Тот сезон закончился для нее с результатом 0: 11, а в этом ребята уже три матча слили. Почему-то вспомнились мне «Новоорлеанские пустые». Короче, квотербеком был у нас жилистый парнишка по имени Пит, который некторое время выступал за команду своей средней школы. Быстрый, верткий, бросает неплохо, но до нашего Змея ему, конечно, как до луны. Командир, естевственно, результатами не доволен, гоняет нас в хвост игриво. Часов по двенацать в день. А я после этого иду траки чистить и вкалываю до трех часов ночи, но не жалуюсь — по крайней мере, лишние мысли в голову не лезут. А начальником команды поставили сержанта… пардон, рядового Кранца.

Ближайший матч нам прецтояло сыграть против отопительной роты из Гамбурга. Парни оказались гнустные, играли грязно, всю дорогу матерились, царапались, кусались, но я их почти всех обгонял как стоячих, и к концу игры счет был 45: 0 в нашу пользу. И в следущих трех матчах примерно также: команда наша, можно сказать, прыгнула выше головы. Командир так обрадовался, что, ко всеобщему изумлению, в воскресенье дал нам выходной и отпустил в увольнение.

Городок оказался приятный, старинный, улицы булыжником вымощены, подоконники опираюца на причудлевые гаргулии. Все кругом по-немецки шпарят, а мы только ушами хлопаем. Я на немецком покамест одно слово выучил: «Ja».

Понятное дело, ребята сразу нашли пивную, и вскоре официантки в немецких народных платьях принесли высоченные стаканы пива. И так мне хорошо стало за пределами части, да еще среди штацких, что я тоже себе пиво заказал, хотя ни бельмеса не понимал, о чем вокруг говорица.