Ганг, твои воды замутились. Три брата

Несколько раз ему звонила Ратха, но он не стал подходить к телефону. Нарендер слышал, как мать долго рассказывает ей о его нездоровье, подавленности. Ему было смешно слушать все это — мама говорила так, как будто он маленький мальчик, у которого пропал аппетит к жизни и надо найти врача получше, чтобы он научил их всех, как вернуть Нарендеру утраченное душевное равновесие.

Он знал, что Ратха беспокоится, но нисколько не интересовался этим. Что ж, если ей хочется проявлять внимание — пожалуйста. Но ему это совсем не было нужно. Он не испытывал желания делиться с ней чем бы то ни было, хотя раньше, возможно, и сделал бы именно ее поверенной своих переживаний — ведь она обладала качествами, которые трудно было найти у других: умела слушать, никогда не пробалтывалась о том, о чем не следовало, давала дельные советы. Однако теперь Ратха была не другом, а врагом — ведь и она принимала участие во всей этой военной операции, которую они называли помолвкой, да еще готовилась стать главным действующим лицом — его невестой.

Нарендер не думал о том, была ли Ратха добровольным участником этой истории, или и для нее намерение поженить их явилось сюрпризом. Какая разница? Может быть, она, как покорная дочь, решила исполнить волю своего отца и стать женой человека, который не только ей не противен, но даже считался ее другом. Пытаясь быть с собой до конца откровенным, Нарендер признался себе, что он и сам не стал бы сильно противиться их браку, сели бы не встретил до этого Гангу и не узнал, что на свете бывает любовь, которая лишает возможности выбирать, даря взамен все богатства мира. Что ж, он скорее женился бы на Ратхе, чем на ком-нибудь другом, и прожил бы с ней тихую приличную жизнь, именно такую, как надо с точки зрения окружающих. Возможно, Ратха тоже, как и он еще недавно, никогда не испытывала ничего подобного его страсти к девушке из Гималаев и считает, что их свадьба была бы очень удачной?

Нарендеру и в голову не приходило, что Ратха испытывает к нему что-нибудь, кроме дружеского участия. Он был слишком занят собой, чтобы хорошенько вглядеться в нее, да и любовь казалась ему редким, уникальным даром, не подозревая, что не он один может им обладать — все равно, как нашедший упавшую с неба звезду не поверит, что точно такая же лежит в кармане у первого встречного. Любовь — это там, где грохочут, сбегая по скалам, светлые струи ручьев, где шумят и скрипят сердито вековые сосны, где звучит грудной голос Ранги и бегают по тропинкам ее быстрые ножки… Что может знать о любви Ратха?

Он всегда считал ее своим другом, но она принадлежала к миру, который с некоторых пор стал для него невыносим — миру его отца, Чанхури, миру политики, бизнеса, корыстных интересов и меркантильного подхода ко всему, даже к тому, что должно быть священным — например, к браку. Нарендер не сомневался, что, давая свое согласие на эту помолвку — если у нее, конечно, спросили согласия, а не поступили так же, как и с ним, — Ратха исходила из того, что он, Нарендер, ей пара — по положению, образованию, воспитанию и прочим показателям, принятым в их среде для определения того, подходят ли молодые люди друг другу. О касте тут и говорить не приходилось — он за всю жизнь не слышал ни разу, чтобы родители подбирали дочери или сыну кого-нибудь из другой касты. С самыми молодыми такое еще случалось — нельзя же полностью исключить то, что так мало принимается в расчет при заключении брачного контракта — любовь. Но чтобы здравомыслящие родители… Они кроят жизнь своих детей так, как умеют, а умеют так, как видели с далекой поры детства по теперешнюю сомнительной мудрости зрелость. Вот все и вертится в пределах очерченного кем-то несколько тысячелетий назад круга, демонстрируя почти невидимую в истории стабильность. Возможно, в этом и есть своя правота, но традиция подразумевает покой и неподвижность, а это всегда претит всесильной и не знающей своих пределов молодости.

Однако что-то неуловимое все-таки не давало Нарендеру безоговорочно отдать Ратху «миру отца», как он сам это для себя определил. Было в ней нечто такое, что мешало ему полностью отделить ее от круга близких ему людей, несмотря на перечеркнувшую их дружбу тень брака. Может быть, воспоминания об их прежних горячих разговорах, о том, как легко они понимали друг друга, как яростно и на равных иной раз спорили, как горели ее глаза и как звонко она смеялась. Когда Нарендеру случалось подумать об этом, он всегда с сожалением качал головой, как будто той прежней Ратхи уже не существовало, а была другая, втянувшаяся или втянутая в сеть сплетенной против него интриги.