Ганг, твои воды замутились. Три брата

Университетские приятели первое время беспокоились о нем, поражаясь тому, что смерть бабушки не дает Нарендеру сосредоточиться настолько, чтобы найти в себе силы вернуться к занятиям. Потом они привыкли к этому и почти забыли о нем, занятые своей обычной суетливой и наполненной студенческой кутерьмой жизнью. Когда однажды он все-таки предстал перед ними в дверях общежития, они были даже удивлены, как будто он умер от тоски на пороге бабушкиной комнаты.

Однако настоящего возвращения в Вишвабхарати не получилось, хотя сначала он был несказанно рад опять войти в свою маленькую комнатку с крошечной душевой, в которой, как и всегда, на потолке сидели две бесстрашные зеленые ящерицы — от них в Шантиникетоне нет никакого спасения. Нарендер сразу подошел к окну и распахнул его, спугнув ворон, устроившихся на решетках ставней. Под окном бродила другая обычная шантиникетонская живность — стая бродячих собак на редкость дружелюбного нрава и чья-то корова с одним, но зато вызолоченным рогом — хозяева доили ее, но кормить священное животное нужным не считали, вот она и побиралась на улицах поселка, составляя конкуренцию общежитскому дворнику, который с не меньшей тщательностью исследовал содержимое мусорных ведер, правда особенное предпочтение отдавая не банановой кожуре, а пустым коробочкам и баночкам, которые могли бы стать игрушками и развлечением дюжине его ребятишек. Нарендер однажды видел, как он проделывает чудеса ловкости, пытаясь одной спичкой зажечь как можно больше фонарей и сэкономить хотя бы на этом. С того дня Нарендер пытался каждый раз при встрече сунуть ему в руку несколько рупий, хотя вообще стеснялся подавать милостыню и делал это только во время выхода из храма, когда «бакшиш» раздают все молившиеся.

Он не стал распаковывать своих вещей, а сразу же вышел из общежития, чтобы побродить по своим любимым местам Шантиникетона. К нему моментально бросился дежуривший у ворот в ожидании клиента рикша, из тех, кто бегом тащит коляску со своими пассажирами.

— Едем, господин? — белозубо улыбнулся он.

Нарендер согласился, хотя ненавидел такой способ передвижения. Но после того, как он три года назад объяснил человеку, очень похожему на этого, что считает грехом ездить на себе подобном существе, тот ответил ему невесело:

— Вы, конечно, правы, но что я буду есть сегодня, если все будут думать так, как вы?

После этого Нарендер никогда не отказывался проехаться в скрипучем экипаже несколько десятков метров, объявляя после этого, что уже достиг цели путешествия, и платя вдесятеро против того, что просили.

«Возможно, отец в чем-то и прав, — внезапно подумал он сейчас, трясясь на ухабах дороги. — Мне двадцать пять лет, а я никак не могу привести в порядок свои отношения с миром, теряясь от каждого его проявления. Меня ставят в тупик самые обыденные вещи, такие, как бедность, болезни, смерть… Они сами по себе страшны, но ведь это и есть жизнь! Вот сидит на обочине старик — у него никогда не было дома, и четверо его детей выросли на улице. Он знает, что такая же судьба ждет внуков, но все-таки поет сейчас веселую песню и улыбается мне. А я? Что бы сделал я на его месте? Повесился? Сошел с ума или зарезал своих детей, которым никогда не случится наесться досыта? А он поет… И разве это от недопонимания, от легкомыслия? Нет. Но он живет в согласии с миром и с собой, в каком-то равновесии с судьбой. Как этого достичь мне, не знающему смирения?»

Он отпустил рикшу у Утторайоны — архитектурного ансамбля, состоящего из нескольких небольших, но очень красивых домиков, построенных для Тагора, музея поэта, библиотеки и прекрасного сада — именно он и манил сейчас Нарендера. Здесь росли старые манговые деревья, настолько старые, что могли бы о многом порассказать, если бы нашелся тот, кто сумел понять их. Их сажал сам Тагор и его ученики. Эти манго — в то время еще слабые саженцы, были его гордостью и постоянной заботой. В тени их молодых крон он через несколько лет вел свои уроки — мальчики сидели на земле и слушали то, о чем говорил им знаменитый на весь мир поэт, оставивший даже творчество, чтобы дать им возможность стать людьми, которые когда-нибудь — он верил в это — возродят Индию и придадут невиданный блеск имени его родины.

Сейчас деревья стали совсем старыми, но и теперь под сводами их листвы идут уроки для самых маленьких учеников Шантиникетона. Нарендер тихонько обошел группу детей, рассеянно слушавших молоденькую учительницу, весьма интересно рассказывающую им о разнообразии природы страны при помощи висящей на нижней ветке карты, чуть шевелящейся на утреннем ветерке.