Ганс и Грета

Бдная Грета не могла не вспомнить всего этого! Несчетное число разъ спорили объ этомъ въ ея присутствіи отецъ съ Гансомъ, и такъ ссорились, что ей иногда отъ горя хотлось броситься въ прудъ! У нея отлегло отъ сердца, когда Гансъ вынулъ жребій, на два года ушелъ въ солдаты, и ему пришлось стоять въ ближайшемъ город; но такъ какъ онъ былъ высокій и сильный малый, его скоро взяли въ гвардію и послали въ столицу, не въ резиденцию его свтлости великаго герцога, а въ Берлинъ – вслдствіе военной конвенціи, или – какъ это тамъ называется. Да, легко тогда стало на душ Греты, но радость продолжалась не долго – едва одни сутки. Потомъ ей опять стало тяжело на сердц, тяжеле чмъ прежде! Она сама не знала, что съ ней сталось. Она постоянно думала о Ганс, гд бы ни была, что бы ни длала, и дома, и даже въ церкви, и все объ одномъ Ганс! Иногда, ночью, просыпаясь – прежде съ ней этого не случалось, а теперь очень, очень часто, – ей слышался совершенно ясно голосъ Ганса: «Милая Гретхенъ», или «здравствуй, Гретхенъ!» или что-нибудь въ этомъ род. Сначала она просто боялась, такъ явственно былъ слышенъ голосъ, но потомъ привыкла, и въ этомъ случа всегда читала «Отче нашъ», прибавляя: «Сохрани, Господи, моего Ганса!» и смотря на звезды, снова покойно засыпала.

Въ последній годъ, когда отъ Ганса не пришло ни одного письма, голосъ ей слышался рже и наконецъ совсмъ замолкъ. Она перестала пть любимыя псни Ганса, которыя бывало, работая, пвала по цлымъ днямъ.

Ей казалось, что она вовсе не любитъ злаго Ганса, который, вроятно, уже давно забылъ ее въ большомъ городе; но стоило кому-нибудь дурно отозваться объ отсутствующемъ – а это случалось довольно часто, – или стоило ей пройти вечеромъ мимо совершенно развалившегося дома Ганса, гд теперь жила бдная вдова съ четырьмя безобразными, полунагими детьми, – у нея вдругъ появлялось въ душ странное настроеніе. Она чувствовала, что еще любитъ Ганса и никого любить не будетъ, мене же всего богатаго, толстаго Якова Кернера, который, имя шесть лошадей въ конюшн, кажется, думаетъ, что стоитъ ему только постучаться, такъ все двери и распахнутся передъ нимъ настежь. Черезъ Якова Кернера, – это былъ единственный разъ, – пришли въ деревню всти о Ганс. Господинъ Кернеръ, какъ онъ веллъ называть себя по смерти отца, предпринялъ большое путешествіе, чтобъ узнать свтъ, и побывалъ въ Берлин. Тамъ онъ встртилъ на улице Ганса съ несколькими товарищами; онъ былъ очень навесел; во второй разъ Кернеръ видлъ его на одномъ танцовальномъ вечер, и на этотъ разъ Гансъ былъ не только навесел, но даже совершенно пьянъ.

Грета не поверила ни одному слову изъ всего этого: она заплакала, когда Кернеръ разсказывалъ такія постыдныя вещи о Ганс, и сказала Якову Кернеру сквозь слезы, въ присутствіи отца и нсколькихъ сосдей: «стыдно такому богачу, какъ вы, клеветать на бднаго малаго, зная, что его некому защитить; слдовало, по-крайней-мр, подождать возвращенія Ганса и сказать ему это въ глаза, если-бъ у васъ хватило духу!» Отецъ страшно разсердился при этихъ словахъ, веллъ ей замолчать и идти домой. А теперь! теперь! Бдная двушка закрыла лицо руками и снова принялась плакать. Кругомъ ея царствовала совершенная тишина, прерываемая только шумомъ, доносившимся изъ шинка: брумъ, брумъ, брумъ, хриплъ басъ, а иногда она слышала нсколько тактовъ мелодіи, или веселые возгласы. Это ее какъ ножомъ рзало по сердцу. Ей не хотлось тамъ быть! Отецъ ей никогда этого не позволялъ! Ей всегда запрещали танцовать и веселиться, подобно ея подругамъ; но было очень, очень дурно съ его стороны тамъ танцовать и веселиться, когда она сидитъ тутъ, у пруда, и горюетъ о немъ!

– Такъ и я боле не стану плакать, – сказала малютка Гретхенъ; – никогда не стану плакать изъ за него; не хочу съ нимъ видться; никогда, никогда не буду и думать объ немъ! А когда встрчу его, – при этой мысли двушка испуганно вскочила на ноги. Порывъ втра пронесся между тополями и они зашумли. Гуси, давно уже молчавшіе, загоготали, и вдругъ Грет показалось, что въ нсколькихъ шагахъ отъ нея стояла, прислонясь къ дереву, человческая фигура. Грета хотела бжать, но не могла сдвинуться съ мста; сердце ея страшно билось и глаза неподвижно остановились на громадной фигур; въ то же мгновеніе эта фигура очутилась возл нея и хорошо знакомый голосъ тихо произнесъ: «Гретхенъ, это я». Гансъ протянулъ руки, и прежде чмъ она успла опомниться, онъ поднялъ ее, какъ ребенка, и поцловалъ. Она дрожала всмъ тломъ, отъ страха, любви и гнва. Да, отъ гнва! Какъ осмлился поцловать ее этотъ гуляка, шутъ, пьяница?

И все, что такъ тяготило сердце маленькой Греты, что стоило ей столькихъ слезъ, все это вылилось въ краснорчивыхъ и страстныхъ словахъ. Гансъ стоялъ рядомъ, не говоря ни слова, опустя голову и длинныя руки. Гретхенъ, по окончаніи проповди, въ подтвержденіе сказаннаго, начала горько рыдать, закрывъ лицо руками и хотла уйти, но попала бы прямо въ прудъ, если-бъ Гансъ не удержалъ ее.

– Гретхенъ, – сказалъ Гансъ, – Гретхенъ!