Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Он схватился руками за горло, и в тот же миг понял, что инстинкт самосохранения взял-таки в нем верх над выучкой бойца, а значит – он пропал. Он еще пытался подсунуть пальцы под затягивающуюся на шее удавку, но все было тщетно, ибо шелковая тетива уже впилась в его плоть и затянулась на его горле. Грудь его схватили спазмы, тело забилось в панике, разум померк. Вспышки света взорвались прямо перед глазами.

Он попытался криком воззвать к султану по имени, но не издал ни звука. Члены перестали слушаться. Тени обступили со всех сторон.

Гюзюль спешила через Атмейданы к величественным красным стенам дворца Ибрагима. Ей прямо в еврейский квартал минутами назад доставили известие о том, что Ибрагим желает видеть ее у себя, причем незамедлительно.

Стража провела ее за ворота. Она пересекла двор и взошла по ступеням, ведущим в зал приемов паши. Всю дорогу она преклоняла голову и прибирала юбки своего фериджа, дабы не запутаться в них на бегу и не поскользнуться на гололеде, покрывшем мостовую.

Лишь на полпути вверх по лестнице она вдруг осознала, что сверху, из тени за нею кто-то наблюдает. На нем был подбитый мехом зеленый ментик и высокий белый тюрбан. Она уставилась на него в смятенном недоумении.

– Ибрагим мертв, – сухо сказал Аббас.

Гюзюль обернулась и глянула за спину себе. У подножия лестницы стояли два бостанджи с кылычами наголо.

– Это все по приказу госпожи Хюррем. Ступай с Богом, – сказал Аббас и удалился с видом исполненного долга.

Сулейман наблюдал из высокого окна над третьим двором, как его главный палач взваливает труп Ибрагима на круп лошади, покрытой черной бархатной попоной и опрысканной особым составом, чтобы даже глаза у нее слезились. Лошадь увели. Тело Ибрагима ждал путь на ту сторону – в Галату – для захоронения в безымянной могиле.

Затем из комнаты выволокли тела двух погибших бостанджи. Оба не избежали увечий. Один лишился глаза, другой носа. Кровью были обагрены все четыре стены. Выглядело все так, будто тут сошлись войною две маленькие армии.

– Он хорошо сражался, – сказал Сулейман. Лицо у него было пепельно-серым.

– Приказы твои были справедливыми, – сказала Хюррем. – Ты не мог поступить иначе.

– Знаю, – ответил Сулейман. – Но я преступил клятву. И убил друга.

Часть 6 «Эту женщину Хюррем…»

Глава 66

Чамлыджа, 1541 г.

Сулейман любовался Мустафой, мчавшимся, пришпорив коня, к вершине холма. «Из него вырос прекрасный принц, – думал он, – да еще и с четырьмя собственными сыновьями. А ведь я в его возрасте как раз вступил на престол».

За ним следовал нелепо смотрящийся в седле горбун Джихангир с кречетом под колпаком на вытянутой руке.

Сулейман пришпорил коня и пустился вверх по склону вдогонку за сыновьями. Сверху было лучше видно, как лучники с собаками прочесывают болото в низине, вспугивая дичь.

Джихангир по указке Мустафы съехал вниз по склону и выпустил кречета. Тот взмыл в воздух с пронзительным клекотом.

– Взгляни на него, – с гордостью сказал Мустафа отцу. – Как же он старается превзойти то, что ему отпущено по воле Всевышнего.

– Пообещай мне, что никогда не причинишь ему вреда, – сказал Сулейман.

– Зачем мне ему вредить?

– Когда взойдешь на престол. Ты же знаешь закон.

– Я – не мой дед.

– Однако такое право за тобою сохранится, и ты будешь волен им воспользоваться.

– Стало быть, тогда я даю тебе слово, что никогда не причиню вреда ни ему, ни другим моим братьям.

«Хотелось бы мне тебе верить, – подумал Сулейман. Но кто знает, то же ли самое ты будешь чувствовать, когда твоя жизнь и место на троне окажутся под угрозой?»

– Что ты будешь делать после того, как меня не станет, – на то будет воля твоя и Аллаха. Только Джихангира пощади.

– Никому из них не нужно меня бояться, мой господин. Тот кровавый обычай кончился вместе с моим дедом.

– Со временем ты можешь начать чувствовать иначе.

– Если они сами не поднимут на меня руку, я никого из них не трону. Мне не хочется марать свои руки кровью братьев.

«Откуда тебе знать, что ты сделаешь, когда до тебя начнут доходить всякие слухи? – думал Сулейман. – Как может быть хоть в чем-то уверен любой из нас?»

Когда-то ведь я и сам зарекся причинять вред Ибрагиму.

Кречет камнем обрушился на добычу. Собаки с лаем ринулись за нею. Лучники разразились ликующими возгласами.

Еще одной жизнью меньше стало на земле этим прекрасным весенним утром.

Тени отступали из Азии в холодную тьму Европы, и солнечный свет, забрезжив сквозь темные кущи садов, рассеял клубы тумана над крышами. Сова уханьем встретила зарю нового дня.

Муэдзин созывал город на молитву.

Хюррем стояла у решетчатого окна, кутаясь в меховую пелерину. Ее распущенные по плечам волосы еще не были расчесаны и не заплетены. Дрожа от холода, она смотрела на минареты Айя-Софии, блестящими остриями копий пронзающие утренний туман.

Кликнув Муоми, женщина велела приступить к ее утреннему туалету и, сев перед зеркалом, стала смотреть, как рабыня расчесывает ей волосы.

– Постой! – сказала она вдруг и склонилась поближе к поверхности зеркального стекла.