Гарики на все времена (Том 1)

178

Чума, холера, оспа, тиф,

повальный голод, мор детей...
Какой невинный был мотив
у прежних массовых смертей.

179

Ругая суету и кутерьму

и скорости тугое напряжение,
я молча вспоминаю про тюрьму
и жизнь благословляю за движение.

180

В России мы сплоченней и дружней

совсем не от особенной закалки,
а просто мы друг другу здесь нужней,
чтоб выжить в этой соковыжималке.

181

А жизнь продолжает вершить поединок

со смертью во всех ее видах,
и мавры по-прежнему душат блондинок,
свихнувшись на ложных обидах.

182

Блажен, кто хоть недолго, но остался

в меняющейся памяти страны,
живя в уже покинутом пространстве
звучанием затронутой струны.

183

Едва в искусстве спесь и чванство

мелькнут, как в супе тонкий волос,
над ним и время, и пространство
смеются тотчас в полный голос.

184

Ладонями прикрыл я пламя спички,

стремясь не потревожить сон друзей;
заботливости мелкие привычки —
свидетельство живучести моей.

185

Кто-то входит в мою жизнь. И выходит.

Не стучась. И не спросивши. И всяко.
Я привык уже к моей несвободе,
только чувство иногда, что собака.

186

Суд земной и суд небесный —

вдруг окажутся похожи?
Как боюсь, когда воскресну,
я увидеть те же рожи!

187

В любом краю, в любое время,

никем тому не обучаем,
еврей становится евреем,
дыханьем предков облучаем.

188

Не зря ученые пред нами

являют наглое зазнайство;
Бог изучает их умами
свое безумное хозяйство.

189

Ночь уходит, словно тает, скоро утро.

Где-то птицы, где-то зелень, где-то дети.
Изумительный оттенок перламутра
сквозь решетки заливает наши клети.

190

Клянусь едой, ни в малом слове

обиды я не пророню,
давным-давно я сам готовил
себе тюремное меню.

191

Лишен я любимых и дел, и игрушек,

и сведены чувства почти что к нулю,
и мысли — единственный вид потаскушек,
с которыми я свое ложе делю.

192

Весной врастают в почву палки,

Шалеют кошки и коты,
весной быки жуют фиалки,
а пары ищут темноты.
Весной тупеют лбы ученые,
и запах в городе лесной,
и только в тюрьмах заключенные
слабеют нервами весной.

193

Когда лысые станут седыми,

выйдут мыши на кошачью травлю,
в застоявшемся камерном дыме
я мораль и здоровье поправлю.

194

Среди других есть бог упрямства,

и кто служил ему серьезно,
тому и время, и пространство
сдаются рано или поздно.

195

В художнике всегда клубятся густо

возможности капризов и причуд;
искусственность причастного к искусству —
такой же чисто творческий этюд.

196

Мы постигаем дно морское,

легко летим за облака
и только с будничной тоскою
не в силах справиться пока.

197

Молчит за дверью часовой,

молчат ума и сердца клавиши,
когда б не память, что живой,
в тюрьме спокойно, как на кладбище.