Гарри Поттер и Дары Смерти

— Да, — сказал Гарри. — Беллатриса в ужас пришла, когда подумала, что мы там побывали, сама не своя стала. Почему? Что, она думала, мы там видели, что, она думала, мы там могли ещё взять? Что-то такое, что она цепенела при мысли, что Сами-Знаете-Кто об этом прознает.

— Но мне казалось, мы ищем места, где Сам-Знаешь-Кто бывал, места, где он выделывал что-то важное? — сказал Рон растерянно. — А бывал ли он в Лестранговом хранилище?

— Я не знаю, заходил ли он вообще в Гринготтс, — сказал Гарри. — Когда он был молодым, у него там не было золота, потому что никто ему ничего не оставил. Наверное, он видел банк снаружи, когда первый раз попал на Диагон-аллею.

Шрам у Гарри дёргался, но он не обращал на него внимания; он хотел, чтобы Рон и Эрмиона поняли всё насчёт Гринготтса, прежде чем они пойдут к Олливандеру.

— Я думаю, он должен был завидовать каждому, у кого есть ключ к хранилищу в Гринготтсе. Я думаю, он видел в этом настоящий знак принадлежности к волшебному миру. И не забывайте: он доверял Беллатрисе и её мужу. До его падения они были самыми преданными его слугами, а когда он исчез, они его искали. Я слышал, как он сам сказал это, в ту ночь, когда он вернулся.

Гарри потёр шрам.

— Хотя, я думаю, он не сказал Беллатрисе, что это Разделённая Суть. Люциусу Малфою он никогда не говорил правды о дневнике. Наверное, он сказал ей, что это родовая драгоценность, и просил её поместить это в её хранилище. Хагрид же мне говорил, что, если тебе надо чего-то спрятать, это самое надёжное место в мире… кроме Хогвартса.

Когда Гарри закончил говорить, Рон помотал головой.

— Ты его насквозь видишь.

— Кусочками, — сказал Гарри. — Кусочками… понимать бы мне Дамблдора хоть на столько. Ладно, увидим. Пошли — пора к Олливандеру.

Рон и Эрмиона казались, сомневались, но уверенность Гарри их впечатлила; они прошли вслед за ним через маленькую лестничную площадку, и постучали в дверь напротив комнаты Билла и Флёр. — Войдите! — ответил слабый голос.

Изготовитель волшебных палочек лежал на одной из двух одинаковых кроватей, той, что стояла дальше от окна. Гарри знал, что его продержали в погребе больше года, и по крайней мере один раз пытали. Он был истощённый, желтоватая кожа обтягивала кости его лица. Его большие светло-серые глаза в запавших глазницах казались огромными. Лежащие на одеяле руки могли принадлежать скелету. Гарри присел на пустую кровать, Рон и Эрмиона — рядом с ним. Поднимающегося солнца отсюда не было видно, окно выходило в сад на вершине холма, и на свеженасыпанный могильный холмик.

— Простите, мистер Олливандер, что я вас побеспокоил, — сказал Гарри.

— Мой дорогой мальчик, — голос Олливандера дрожал, — ты меня вызволил. Я думал, что умру там, я никогда не смогу… никогда не смогу… по-настоящему отблагодарить тебя.

— Мы были рады вас выручить.

Шрам у Гарри саднил. Гарри знал, не сомневался, что почти не остаётся времени, чтобы опередить Волдеморта или попытаться помешать ему достичь его цели. Он ощутил дрожь паники… но он ведь сделал свой выбор, когда решил сперва поговорить с Грифуком. Изображая спокойствие, которого у него не было, он порылся в кошельке, висевшем у него на шее, и вынул половинки сломанной палочки.

— Мистер Олливандер, мне нужна ваша помощь.

— Любая, какая угодно, — слабым голосом сказал изготовитель палочек.

— Вы сможете её починить? Это вообще возможно?

Олливандер протянул дрожащую руку, и Гарри вложил в неё держащиеся на ниточке половинки.

— Падуб и перо феникса, — голос Олливандера дрожал. — Одиннадцать дюймов. Славная и гибкая.

— Да, — сказал Гарри. — Вы не сможете…?

— Нет, — прошептал Олливандер. — Мне очень, очень жаль, но палочку, повреждённую до такой степени, нельзя восстановить никакими известными мне средствами.

Гарри был готов это услышать, но удар всё равно был тяжёлым. Он забрал половинки палочки и вернул их в кошелёк, висевший на шее. Олливандер смотрел туда, где скрылась из глаз поломанная палочка, и не отводил взгляда, пока Гарри не вынул из кармана палочки, которые он взял в доме Малфоев.

— Вы можете сказать, чьи они? — спросил Гарри.

Мастер взял первую палочку, поднёс её к самым своим запавшим глазам, покатал её между узловатыми пальцами, легонько погнул.

— Грецкий орех и струна драконьего сердца, — сказал он. — Двенадцать дюймов и три четверти. Жёсткая. Эта палочка принадлежала Беллатрисе Лестранг.

— А вот эта?

Олливандер подверг палочку такой же проверке.

— Боярышник и волос единорога. Десять дюймов ровно. Весьма упругая. Это была палочка Драко Малфоя.

— Была? — повторил Гарри. — Разве она по-прежнему не его?

— Возможно, и нет. Если ты её забрал…

— Именно…

— …тогда она может быть и твоей. Конечно, зависит от того, как именно ты её забрал. Многое зависит и от самой палочки. Но обычно, если палочка выиграна в борьбе, она меняет свою привязанность.

В комнате стало тихо, слышался только отдалённый накат волн.

— Вы говорите о палочках так, словно они чувствуют, — сказал Гарри, — словно они могут думать.