Гарри Поттер и Дары Смерти

— Наверное. — Гермиона забрала медальон и внимательно в него вгляделась. — От уничтоженного колдовства остаются повреждения.

Она протянула медальон Гарри. Тот повертел его в руках. Изумительная, идеальная вещь. Он вспомнил изуродованный дневник и камень в кольце-окаянте, который треснул, лишившись магической силы, и сказал:

— По-моему, Шкверчок прав. Пока не поймём, как он открывается, нам эту дрянь не уничтожить.

Он вдруг осознал, что именно скрывается под золотой крышечкой, и ему, несмотря на все усилия, потраченные на поиски, ужасно захотелось выкинуть медальон подальше. Взяв себя в руки, он попробовал открыть крышку — сначала пальцами, потом заклинанием, которым Гермиона отперла дверь в спальню Регула. Ничего не вышло. Гарри передал медальон Рону и Гермионе, но и те, как ни старались, преуспели не больше.

— Вы тоже почувствовали? — тихо проговорил Рон, крепко сжимая окаянт в кулаке.

— Что?

Рон вернул медальон Гарри, и тот через пару мгновений понял. Что это — пульсация его собственной крови или внутри проклятой вещи билось крошечное подобие железного сердца?

— Что нам с ним делать? — спросила Гермиона.

— Хранить, пока не поймём, как уничтожить, — ответил Гарри и неохотно повесил цепочку на шею, под мантию, к кисету. — Надо по очереди охранять палатку снаружи, — сказал он Гермионе, встал и потянулся. — И позаботиться о еде. Ты лежи! — прикрикнул он на Рона, который, попытавшись сесть, неприятно позеленел.

Они аккуратно установили на столе горескоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, и остаток дня по очереди за ним следили, но тот оставался тих и спокоен — то ли благодаря защитным чарам и муглорепелленту Гермионы, то ли потому, что люди вообще редко сюда заходили. Птицы да белки, никого больше. В десять вечера Гарри, сменив Гермиону, зажёг волшебную палочку и огляделся. По-прежнему ничего, одни летучие мыши в просвете над их полянкой.

Его мучил голод, голова кружилась. Гермиона, полагая, что вечером они вернутся на площадь Мракэнтлен, не положила в сумку ничего съестного, поэтому из еды у них были только грибы, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и потушила в походном котелке. Рон, проглотив пару ложек, с отвращением отодвинул тарелку, а Гарри не последовал его примеру, только чтобы не обидеть Гермиону.

В тишине вдруг что-то зашуршало, захрустели ветки. Скорее всего, зверьки какие-то, подумал Гарри, но вскинул палочку. Ему и так было не по себе из-за грибов, а стало ещё хуже.

Он предполагал, что обрадуется, когда они вернут окаянт, но почему-то не радовался. И сейчас, глядя во мрак, лишь чуть-чуть отступивший под светом его палочки, он боялся того, что предстоит. Будто нёсся куда-то сломя голову неделями, месяцами, годами и вдруг резко остановился, потому что дорога кончилась.

А ведь есть и другие окаянты — решительно непонятно, где именно. И неизвестно, что они из себя представляют. Непонятно даже, как уничтожить этот, у него на груди. Странно: он не теплеет, остаётся холодным, словно только что вынут из ледяной воды. Время от времени Гарри чудилось, будто рядом с его сердцем бьётся чужой, прерывистый, слабый пульс.

В темноте им овладели дурные предчувствия. Он сопротивлялся, гнал их прочь, но они подступали неотвратимо. Выжить суждено лишь одному. Рон и Гермиона, которые сейчас тихо разговаривают в палатке, могут, если захотят, вернуться домой. А он — нет. И пока он сидит, борясь со страхом и усталостью, окаянт неумолимо отсчитывает оставшееся время... «Ерунда, — приструнил себя Гарри. — Нельзя так думать...»

Опять покалывало шрам. Сам виноват: нечего малодушничать. Надо подумать о другом. Например, о бедном Шкверчке. Он ждал их, а дождался Гнусли. Будет ли эльф молчать или расскажет что знает? Хотелось верить, что Шкверчок за последний месяц изменился и останется верен Гарри, но мало ли что? А если Упивающиеся Смертью станут его пытать? В голове замелькали ужасные картины, но их Гарри тоже отогнал: чем он сейчас поможет Шкверчку? Они с Гермионой уже решили его не призывать. Гнусли, уцепившись за рукав Гермионы, попал на площадь Мракэнтлен — где гарантия, что вместе с эльфом к ним не заявится целое министерство?

Шрам пылал. Гарри думал о том, что они очень многого не знают, что Люпин был прав: такая магия им и не снилась. Почему Думбльдор не объяснил больше? Может, думал, что ещё будет время, что ему предстоит жить долгие годы, а то и столетия, как его другу Николя Фламелю? Если так, он ошибся... Злей распорядился по-своему... Злей, дремавший змей, ужаливший Думбльдора на вершине башни.

И Думбльдор пал... пал...

— Отдай, Грегорович.

Голос Гарри был пронзителен, ясен, холоден. Его длинные белые пальцы сжимали волшебную палочку. Человек, на которого он указывал, висел в воздухе вверх ногами без всяких верёвок. Он покачивался в ужасных незримых путах, притянувших к телу его руки и ноги, побагровевшее лицо — вровень с лицом Гарри — перекосил ужас. Белоснежные волосы, густая борода — связанный Санта-Клаус.

— У меня нет, больше нет! Украли много лет назад!