Где ваш дом, дети?..

— Твой летательный аппарат разбился, и тебя выбросило на вершину горы. К ее подножию должен прибыть спасательный бот. Он приземляется, дает пять гудков, и, если никто не подходит, он улетает. Ты должен успеть спуститься с горы до счета «пять»…

Санька справляется и с этой задачей…

Затем я его заставляю в темноте проползти по-пластунски через всю комнату, спрятаться под кроватью и «отразить нападение чудовищ». Чудовищ, конечно, изображаем мы с Лешей…

Затем он со стула забирается на книжный шкаф, оттуда — на книжные полки и помогает «вездеходам» — коллекционным машинкам, что стоят на полках.

Затем он повисает на входной двери в комнату, а дверь-то движется, дергается под ним, находит ногами дверную ручку, становится на нее и соскальзывает на пол…

Мы рождаем ребенка — рождаем его тело. Но это еще ничто, примитивная акция. Главная наша задача — родить его дух. Вот что трудно, вот где акция творческая. И только если мы дважды родим ребенка, только тогда мы родим человека, то есть выполним главную свою задачу.

Время от времени приезжаем на выходные к бабуле Нине. Там хорошо, там значительно уютней, чем у нас в Ленинграде. Мама моя, бабуля Нина, умеет создавать радость и теплоту вокруг себя непроизвольно, вроде бы без всяких усилий.

— В какую мы красоту приехали!.. — сказал Алеша.

Двое суток промелькнули как один коротенький час, наполненный игрой, смехом, душевными разговорами. Когда мы собирались уезжать, ребята дружно взбунтовались:

— Хотим еще побыть здесь!..

Алеша даже в слезы ударился, а Санька насупился и глядел исподлобья, видя наше несогласие. Бабуля нас уговорила, и кончилось дело тем, что мы уехали без ребят, оставили их на неделю у нее, и ребята нисколько не были опечалены…

Через неделю нас встретили веселые сыновья с пышными бабулиными пирогами. И снова были два хороших быстротечных дня, передавать очарование которых на бумаге — бесполезная затея, ибо оно, это очарование, складывалось из черточек, почти неуловимых, почти неназываемых. Когда тебе хорошо, искать причины этого, анализировать, обозначать словами просто-напросто не хочется. Пожалуй, запишу на память два маленьких разговора.

— Кем ты будешь, Алеша? — говорит бабуля Нина.

— Буду грузовистом, буду ездить на грузовике.

— Надо говорить: буду шофером.

— А я непонимательный…

Одеваю Лешу перед отъездом. Он балуется, сопротивляется.

— Леша, помогай папе одеваться! — говорит бабуля Нина.

Леша затихает, озадаченно смотрит на нее.

— Так папа же сам одевается! — говорит, подумав. — Зачем ему помогать!..

Вернулись в Ленинград, и снова Саша старательно изображает меня при обращении с Алешей. Вот он проводит с младшим братом зарядку — встал напротив Алеши и командует моими словами, сохраняя мою интонацию. Интересно узнавать себя, глядя на Саньку. Еще интереснее стало, когда я вспомнил про свою детскую фотографию, нашел ее и убедился, что Санька на меня очень похож. Теперь вижу, что даже когда он не копирует мои сегодняшние повадки, все равно он повторяет меня — семилетнего. Гляжу на Саньку — и вспоминаю себя, узнаю себя, оживаю заново… Алеша совсем другой — мамина порода…

Наслышан, как иные родители закаливают детей «по-революционному»: босиком по снегу пускают, или плавать в проруби, или в два года ребенок выполняет чуть ли не норму мастера спорта. Узнаешь такое, боишься и завидуешь поровну. Я никогда не был новатором, обычный среднестатистический родитель. Но, конечно, понимаю, что закалка детям нужна. И вот верх моей смелости: Санька, закалки ради, стал ходить по квартире в шортах и майке, в тапках на босу ногу.

Наблюдаю за ним с тревогой и надеждой — только бы выдержал эту новацию, только бы не простудился…

С вышеописанным «дерзким экспериментом» совпала новая стадия их рисовальной мании. Стали с помощью рисунков осознавать, осмысливать увиденное. Глядя на тот или иной рисунок, можно понять, как отразилось какое-либо впечатление в их внутреннем мире. Придут с улицы — садятся рисовать то, что видели, с интересом. Когда приезжаю с работы, Санька спрашивает:

— Какие у тебя были приключения? Ты нарисуешь их мне?..

После телевизора наперегонки приказывает Галке и мне:

— Мама, нарисуй машинку, которая была в мультике!..

— Папа, нарисуй вертолет!..

И так далее, и так далее. Рисунок для них, как и для художников-профессионалов, равнозначен деянию, свершению. Санька рисует основательно, неторопливо. Алеша изрисовывает лист за листом с пулеметной скоростью. Не успеешь прочитать газету — у него уже готов целый альбом рисунков…

Мне не нравится односторонний характер их творчества: только техника, техника, техника. Не без тайной мысли переключить их на природную тематику возил ребят в Зоологический музей. Но ничего не вышло. Музей не сработал. Мы долго плутали среди бесчисленных экспонатов. Я пытался что-то рассказывать. Что-то вольное, свободное, живое. Но не соотносились, не связывались мои рассказы с безнадежной неподвижностью траченных молью шкур.

Санька спросил возле одной витрины, глядя на чучела животных:

— Почему они такие печальные, ты не знаешь?..

Алеша задумался возле верблюда.