Где ваш дом, дети?..

Вдруг подумалось отстраненно: чью бы сторону приняла Галка, будь она здесь? Их поддержала бы? Или меня? Конечно, за меня бы вступилась, уверен! Однако тень сомнения промелькнула… Ай да твердолобость — как сильна!

Какое глубокое расслоение семьи проглянуло в позиции женщин. Деловитая хозяйка — волевая, цепкая, расчетливая. И недеятельный мужчина, ушедший в глухую защиту, в оборону, — чтобы не потревожили, чтобы не «запрягли».

Но разве может мужчина быть недеятельным? Ведь именно он изначально запрограммирован на действие, на поступок.

Насколько же, значит, все перевернулось с ног на голову, насколько все извратилось в семье, если пассивность и расслабленность стали характерными для мужчины, если именно этого от него ждут.

Но не мужчин я обвиняю. Нет, женщин! Они оберегают своих сыновей от трудностей, от поступков, от действий. Они растят для семьи «созерцателей». И они же потом страдают. И проклинают свою «тягловую» долю. И нормальный мужской настрой на деятельность кажется им выдумкой, позой, очковтирательством, раздражает их. «Не может этого быть! Потому что быть этого не может!..»

Прививка женственности удалась… Прививка «мужчинства» тоже… Два пола поменялись ролями. И кто доволен? Кто рад? Кто счастлив?..

Только те, что остались на «исходных позициях» — в рамках своего пола. Только те, что остались естественными. Так я считаю…

Из школы Санька пришел усталый. Пообедали и отправились гулять с ним. И загулялись. Так славно было на майской улыбчивой улице.

Домой явились уже с другим видом усталости — блаженно утомленными от беганья, игранья, хохота, крика.

Сели за уроки. Математику и русский сделали со скрипом. Оставалась литература — учить стихотворение.

И вот тут Санька забастовал.

— Не буду учить! Проклятое стихотворение! Не нравится оно!..

Слезы в глазах… Безмолвный вопль: пощади! Не заставляй!.. Человек на пределе. В нем почти не осталось резервных мощностей.

Надо было отступиться. Надо было не учить. Пусть бы двойку получил. Что в ней страшного?

Но я не отступился. Мягко и непреклонно принудил его вызубрить. Читал вслух, а он повторял — путаясь, отвлекаясь. В его голосе было отвращение. Покорное отвращение подневольного…

Записываю и ужасаюсь. Я сам, своей волей укоренял это в Саньке. Не хватило смелости на нешаблонный поступок. На разрешение Саньке не учить. Только сейчас понял, с пером в руке, как навредил сыну своей настойчивостью.

Проклятая взрослая «непонимательность»! Как она мешает! Как она обидно подводит!..

К концу дня сложилось так — Санька загружен, Алеша свободен. Приближается ночь. Алеше хочется успеть наиграться. Алеша томится, ждет Сашу.

Санька доделывает уроки, садится за пианино. Пока он повторяет старые вещи, пока разбирает новые, Алеша ждет.

Тут я зову спать. Алеша пускается в отчаянный рев. Ничего не могу понять. Собираюсь рассердиться.

Слава богу, Санька выручает — объясняет, как долго и терпеливо ждал Алеша.

Отменяю отбой — отодвигаю на полчаса. Ребята играют самозабвенно. Алешины слезы мигом высыхают…

Ракета — интересная игрушка. В нее надо накачать воздух, а еще перед тем — налить воду. Потом — открыть замок-держатель, и она стартует. Взлетает высоко-высоко. Выше проводов, крыш пятиэтажек и самых высоких тополей…

Мы запускаем ее с ребятами. Поначалу не ладится. Повторяем снова и снова.

Подходит большой мальчик с маленьким братиком, присоединяются, обсуждают вместе с нами «технологию», участвуют в запусках.

Пошла, родимая!.. Научились мы защелкивать неподатливый замок. И вот она взлетела. Покорила самую высокую точку неба. Угодила точно в зенит…

Воплей, прыжков, ликованья — на десять окрестных домов. Подходят еще ребята. Всем даем попробовать запустить. Никому не отказываем.

Подходят мамы с малышами. Одного — лет пяти — мама оставила, а сама удалилась, некогда было…

Ракета летает старательно и красиво. Я бегаю домой, приношу воду в пластмассовой емкости.

Вечереет. Наступает время расходиться.

Радостная общность, горластое приятельство распадаются. Ребята неохотно, оглядываясь, растекаются в разные стороны.

Ведем к дому все вместе — Алеша, Санька и я — оставленного нам малыша.

Мама его открывает дверь и удивляется, что мы его привели, что вот так — с рук на руки…

Мы снова на юге в Евпатории. Идем к пляжу. Неторопливо беседуем.

— Смотрите, там пожар! — кричит Санька.

Через дорогу, в сквере, действительно огонь. Сухая трава занялась.

— Там люди! — говорю. — Потушат!..

Слежу за веселыми курортниками. Сейчас они отвлекутся от смеха. Вон как их много — дружная компания!

Но люди проходят мимо огня. Только один мужчина покосился было и отвернулся.

— Почему они так? — удивленно спрашивает Санька.

— Не знаю! — говорю на ходу.

Семья моя спешит через улицу вслед за мной.

Огонь выжег большую дыру в сквере. Черная мертвая дыра — дымки пляшут над ней, как злые змейки.

Рядом языки пламени — рыжие завоеватели. Врубаются в траву, схлестываются — только треск стоит.