Gears of War #5. “Глыба”

Дом полагал, что это что-то вроде гражданских тяжб, но без присяжных, как в мировом суде. Только вместо прокурора и адвоката там будут сидеть офицеры. В фильмах возле дверей зала суда всегда толпа народу ошивается, но в совершенно пустом коридоре никого кроме самого Дома не было. Периодически из служебной двери выходила женщина в солдатской форме или гражданский с ворохом бумаг в руках, тут же скрываясь за другой дверью. Дом думал, что сюда заявится кто-нибудь из прессы, но, вероятно, они уже сидели в зале суда. Если в качестве улик не предъявлялись засекреченные документы, то журналистам разрешали присутствовать на слушаниях по делу. А вот у свидетелей такого права не было.

Вдруг Дом услышал две пары шагов. Первая принадлежала человеку в тяжёлых ботинках, а вторая — кому-то в туфлях на высоком каблуке. Даже не поднимая глаз, он и так понял, кто это было. Уставившись на собственные сжатые в замок ладони, пока шаги приближались к нему, Дом до последнего ждал, чтобы подняться со скамьи и поприветствовать остановившегося рядом с ним Хоффмана. Что полковник, что Аня выглядели настолько удручённо, что даже сразу и не скажешь, кому из них сейчас было хуже. Дом приложил руку к виску, отдавая воинское приветствие. Сегодня надо было соблюдать все формальности.

— «Сэр, где вообще все люди?!» — спросил Дом, желавший, чтобы Хоффман наконец-то взглянул ему в глаза. — «Они что, пытаются всё скрыть?»

Хоффман бросил косой взгляд на Аню. Та поправила пиджак на себе, смахнув с плеча несуществующую пылинку.

— «Вы ведь можете мне рассказать о деталях дела, не нарушая… правил проведения слушаний, да?» — Дом был уверен, что правильно подобрал термин. — «Я понимаю, что мне нельзя разговаривать с Маркусом, но это же… Чёрт, сэр, мы столько лет вместе служим. Я думал, вы будете со мной честны».

Хоффман на мгновение поднял глаза к потолку, но вовсе не из-за раздражённости вопросами Дома. Обычно он так делал, когда находился в полном замешательстве. Весь вид полковника говорил о том, что он и впрямь не знал, как с этим жить дальше, равно как и сам Дом, который по-прежнему не верил в реальность происходящего.

— «Я не хотел, чтобы всё так вышло, Дом», — наконец ответил ему Хоффман. — «Но как только это случилось, обратного пути уже не было. И никакого счастливого финала у этой истории не будет. Прости меня».

Несмотря на всю простоту и сдержанность такого ответа, слова полковника поразили Дома до глубины души. Он за всю жизнь ни разу ничего подобного не слышал от Хоффмана, даже в самые тяжёлые моменты последних лет. Полковник весьма неторопливым шагом побрёл в сторону мужского туалета, оставив Дома наедине с Аней.

— «Аня, ну хоть ты мне скажи», — прошептал Дом. — «Только не начинай про доказательства. Просто скажи, как есть. Я знаю, что мне с ним пока нельзя разговаривать, но что же всё-таки он тебе сказал?»

Аня на мгновение закусила губу, а затем расправила плечи.

— «Я всё ещё пытаюсь добиться встречи с ним, но он постоянно отказывается».

— «Что? А, ну да, ты же свидетель. Точно. Извини».

— «Нет, он вообще не хочет со мной разговаривать, даже не объяснив причину», — протянув руку, Аня сжала ладонь Дома, который через этот жест почувствовал, насколько же она в отчаянии. — «Он признал себя виновным. Трибуналу не потребуются никакие доказательства».

Дом выругался про себя, не веря во всё это безумие. Маркус признал себя виновным?

— «Но он ведь не делал этого. Маркус никогда бы так не поступил».

— «В том-то и дело, Дом, что именно так он и поступил», — Аня на секунду наморщила лоб. Казалось, она уже выплакала все слёзы. — «Ты и сам это знаешь. Я была там и всё видела. Я смотрела на Маркуса и не узнавала его. Ты мне веришь?»

До Дома наконец-то дошло, что последние несколько недель он витал в облаках, уцепившись за пропитанную детской наивностью мысль о том, что всё это было просто недоразумением, и что Хоффман или Аня представят военному прокурору разумное объяснение всей этой ситуации, которое его удовлетворит, и Маркус в итоге отделается лишь разжалованием в капралы. Но в реальности всё оказалось совершенно не так. Маркусу светил расстрел, который он сам себе обеспечил, признав свою вину.

— «И что, мы вот так просто отправим его на смертную казнь?»

— «Нет, Дом, клянусь, мы что-нибудь придумаем».

— «Я не могу всё это просто так оставить, просто не могу. К тому же, он ведь нас всех выгораживает».

— «Ты ведь не знал, что он замышлял, да?»

Дом чувствовал себя виноватым уже за признание в том, что он действительно ничего не знал. Ему казалось, будто бы он отрекается от Маркуса.

— «Не знал. Но сомневаюсь, что стал бы его останавливать, даже если бы и знал».

Они оба умолкли. В коридоре воцарилась такая тишина, что Дом услышал, как в туалете зашумел смыв. Через несколько минут оттуда вышел Хоффман. Им ничего не оставалась кроме того, как попросту ждать, хотя сам Дом совершенно не понимал, чего именно они сейчас ждут, если судье оставалось лишь вынести единственный возможный приговор, предписанный для таких случаев законодательными актами военного времени.