Генерал и его семья

Вот давайте возьмем категорический императив: «… поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой, ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» (Кант И. Соч., т. 4, ч. 1. М., 1965. С. 260). Да он же только этого и желал и только так и поступал!

Правда, у Канта есть и другое определение: «… поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» (там же, с. 270). С этим, пожалуй, сложнее. Себя Василий Иванович точно не считал целью, а Анечку…

— Не умничали бы вы, Тимур Юрьевич. Ну какой к чертям категорический императив, вы же в этом ни уха ни рыла?

— И то правда…

— Цитатки небось в «Википедии» надыбали?

— Ну не то чтобы в «Википедии»… А что, неправильные?

— Не знаю, не проверял. Но вообще как-то глуповато. Вы б еще про звездное небо и нравственный закон вспомнили.

— Ну и бог с ним, с Кантом. Обратимся к другим источникам.

Помню, Дмитрий Александрович Пригов привел в разговоре такую восточную мудрость: «Попугая можно научить говорить человеческим языком, но, если его схватит лисица, он закричит как попугай!» Речь, кажется, шла о каких-то культурных деятелях.

Но ведь это же можно и перевернуть. Не так уж трудно приучить человека бездумно, как попугай, повторять глупости, с волками по-волчьи выть, со свиньями хрюкать, молчать как рыба об лед, но если его по-настоящему прихватит, может, он закричит человеческим голосом? Ведь в этом наша единственная надежда, ведь иначе та или иная советская власть неизбежна, и та или иная ложь заманит нас, как всегда, в лагеря и кампусы отца своего.

Я не за роман, а за идею мою стою, как писал Достоевский, а моя идея в каком-то смысле аналогична идее «Идиота», опять-таки подчеркиваю, речь не о воплощении, а о замысле — показать идеального, на мой взгляд, человека в чудовищных условиях и проследить, как идеальный этот образ искажается до неузнаваемости в нашем реальном падшем мире.

Только у Федора Михайловича князь Мышкин действительно идеален, чуть ли не Христу уподобляется, а мой идеал гораздо скромнее и смешнее, хотя тоже ретроградный и давно разоблаченный передовой нигилистической мыслью. О нем как-то и говорить неудобно, настолько он не серьезный и не взрослый, не юношеский даже, а совсем уж мальчишеский, на уровне четвертого-пятого класса, это, извините за выражение, рыцарь бедный, не обязательно Айвенго, подойдут и Парсифаль, и Арагорн, и Майлс Гендон из «Принца и нищего», в общем воин — благородный, отважный и верный, sans peur et sans reproche, такой, каким я и сам мечтал стать, пока не понял, что кишка тонка, и не прельстился совсем иными мечтами. И вот теперь, спустя полвека, отдаю должное этому бесстыдно маскулинному и милитаристскому образу и пытаюсь воспеть его.

Эти вот врожденные и неведомо как сбереженные качества — благородство, честность и мужество — и не давали Василию Ивановичу согласиться на роль тюремщика и держиморды и подталкивали к непоправимому решению.

Вопросы, которые жгли генеральский мозг: «Какого рожна ей надо?! Чего не живется-то на Родине?!» — и которые вроде бы не предполагали никаких ответов, кроме ругательных и обидных для Анечки, со временем утратили характер обличительных воплей и стали требовать какого-то внятного разрешения. Не мог он больше объяснять свою беду тем, что дочка оказалась попросту неблагодарной дрянью, это ведь была неправда. И дурой набитой она тоже не была.

Объяснение, которое через несколько лет озвучил удивительно похожий на Абажа из «Королевства кривых зеркал» телеобозреватель, рассказавший советскому народу, что танцор Годунов предал Родину «за джинсы и виски „Бурбон“», Бочажком вообще не рассматривалось, даже в гневе генерал не мог так унизить свою принчипессу. Может, какой Плохиш и продался буржуинам за бочку варенья и корзину печенья, но уж точно не его горделивая девочка!

Многое, конечно, объяснялось тлетворным влиянием Ахматовой, Блюменбаума и «Голоса Америки», в этом сомнения не было, но почему ж, в конце-то концов, эти голоса оказались сильнее, чем вся наша хваленная агитация и пропаганда, трындят ведь с утра до ночи и по радио и по телевизору, лозунги на всех углах, плакаты куда ни плюнь! Решения XXV съезда в жизнь! Партия сказала: Надо! Комсомол ответил: Есть! Столько бумаги изводят, а все без толку! Если советское — значит, отличное, чего ж дети бегут-то от нас? Отличное, как же! То-то за любым импортным барахлом очереди, как в Мавзолей!

Ах, Василий Иванович, ну что вы понапрасну кипятитесь и расстраиваетесь? Все ведь вы насчет Агитпропа и прочей политработы давным-давно знаете, еще с Дроновым по этому поводу шутки шутили. А Пилипенко? Вы что, забыли, как консультировались у него по поводу Ахматовой? Чему ж вы удивляетесь? Или ваш теперешний Самохин якобы умный и начитанный? Вы ж с ним как раз по поводу агитации не так давно поспорили и чуть не разругались.