Обратим наше внимание на намечающийся здесь парадокс: мир физических качеств, т. е. мир наиболее близкий к «материи», наиболее «материальный», познается наиболее «формальным» способом, если только знание об этом мире строится исключительно на основе манипуляции качествами как формами. Если мы примем логику этого парадокса, то обычное и устанавливаемое самим Аристотелем противопоставление его Платону рискует свестись на нет. Действительно, когда Аристотель в трактате «О возникновении и уничтожении» (I, 2, 316а 12) логическому рассмотрению (λογικῶς σκοπεῖν[84]
) природы платониками противопоставляет свой физический подход (φυσικῶς σκοπεῖν), то при учете логики этого парадокса его физический подход оказывается гораздо более «логическим» или «диалектическим», чем подход Платона именно из-за предположенного «формализма» качеств. Однако такой парадокс вряд ли в действительности имеет место: в физических объектах формы неотделимы от материи, что мы уже видели на классическом примере такой типично физической формы, как «курносость». Поэтому вопрос о формализме качественного подхода Аристотеля гораздо сложнее и мы будем его рассматривать в дальнейшем.Логико-вербальное истолкование форм и качеств, которое станет чем-то само собой разумеющимся лишь в схоластике Средних веков, имеет, таким образом, свои предпосылки у Аристотеля. Действительно, форма вещи, ее вид попадает в сферу словесных рассуждений прежде всего при определении этой вещи. У Аристотеля, как мы уже отметили, форма это и то, что должно быть приписано вещи в ее определении. Эта форма, данная в дефиниции, есть λόγος вещи. Однако у Аристотеля это смешение формы и слова (λόγος) только частичное: основное значение формы передается понятием эйдоса, о чем мы уже говорили.
Благодаря связи качества с формой, связи, которая обнаруживается как в параллелизме их рассмотрения (например, невозникаемость приписывается и форме и качеству), так и в их частичном совпадении – «[форма] обозначает такую-то качественность [в вещи] (τò τοιόνδε)» (Метафизика, VII, 8, 1033b 22, пер. А.В. Кубицкого), – качество вводится в самый центр теоретико-познавательной проблематики. Действительно, в понятии формы дан основной познавательный принцип, оформленность мира означает его доступность для рационального познания. Как говорит Аристотель, «через посредство формы мы постигаем все вещи» (IV, 5, 1010а 25, пер. А.В. Кубицкого). Кстати, в этом месте Аристотель опять отождествляет форму и качество.
В пятой главе IV книги Аристотель подробно опровергает теорию всеобщего изменения, показывая, что мышление изменения необходимо требует допущения существования недоступных изменению предметов (τὰ ύποκείμενα). Аристотель подчеркивает, что ряд изменений не может идти в бесконечность и добавляет: «Укажем [еще], что изменение в количестве и в качестве – не одно и то же. Пусть со стороны количества изменение не останавливается, однако же через посредство формы мы постигаем все вещи» (Метафизика, IV, 5, 1010а 23–25, пер. А.В. Кубицкого). Александр Афродисийский дает такой комментарий к этому месту: «Под изменением в качестве он теперь разумеет изменение по форме, в силу которого совершается и возникновение и изменение» (Aristotelis metaphys. comment., 267, 11–12). Комментарий Александра Афродисийского вполне убедителен: Аристотель противопоставляет бесконечному изменению по количеству конечное изменение по качеству, которое здесь он отождествляет с формой. Конечность этого изменения, его формальная или качественная определенность делают его постижимым, дают возможность постичь его логос.
Но форма и качество отождествляются не только в отношении к изменению. Они отождествляются и в плане определения (λόγος) вещей. Действительно, Аристотель различает определение, указывающее на форму вещи, и определение, перечисляющее составные части, указывающее скорее материю вещи. Так, он говорит: «Определение через видовые отличия указывает, по-видимому, на форму и осуществление вещи…» (VIII, 2, 1043а 19–20). Но форма есть не только видовые отличия, но вся «чтойность» вещи, вся суть ее бытия. Аристотель дает такую дефиницию: «Формой я называю суть бытия каждой вещи и первую сущность» (VII, 7, 1032а 32).