Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

– Ничто не утаить от ваших всеслышащих ушей, синьор Содерини, простите меня за откровенность! Ну да, я сделал «Купидона», а потом «состарил» его, похоронив его в земле на два месяца так, что скульптура стала похожей на античную. Затем я продал ее кардиналу Риарио в Риме, получив гораздо больше денег, нежели продай я ее здесь. Но тот, будучи страстным собирателем предметов искусства, засомневался в подлинности статуи и догадался, что, будучи такой красивой, она вполне могла быть «произведением какого-нибудь хитроумного», как он выразился, флорентийца. Таким образом, я, вместо того, чтобы понести наказание за подделку, наоборот, приобрел славу, поскольку именно после этой истории французский кардинал заказал мне «Пьету»! А «Купидона» моего недавно перекупила для себя страстная собирательница картин и скульптур герцогиня Изабелла д’Эсте, маркиза Мантуанская… Прошу вас, поручите эту работу мне. Я умею быть благодарным…

– Благодарным? А вот поговаривают, у вас вздорный и непокорный характер. Вы вот не поладили со своим учителем, известным художником Доменико Гирландайо…

– Этот Гирландайо не дал мне никаких знаний, поручая делать лишь второстепенные детали заказов. А заметив мой талант, он стал испытывать ко мне самую настоящую ревность. Да-да, ревность! И зависть, потому что я превзошел его! Может вам известно еще и о моем конфликте с Пьетро Торриджиано?

– Нет, но своим рассказом позволю вам облегчить душу. Что же там было?

– Когда я, после боттеги Гирландайо, прибыл учиться у маэстро Бертольдо, я познакомился с Торриджиано. Тот был заносчив и кичился своим богатством и красотой. Как художник он был ничем кроме как пустым звуком. Не скрою, тогда, в капелле Санта-Мария дель Кармине, я не смог сдержать своего смеха при виде его рисунков, в результате чего тот взбесился и напал на меня, и так сильно ударил по лицу, что сломал мне нос. Узнав об этом, приемный мой отец – Лоренцо Медичи – пришел в ярость и сразу же выслал Торриджиано из Фьоренцы. Теперь же, со сломанным носом, я чувствую себя просто изгоем! Люди шарахаются от меня, называя не иначе как «саркастичным уродцем»! И родной отец против моего выбора, он считает меня простым каменотесом. Мне пришлось полностью уйти в работу и жениться на искусстве! А мои работы – это мои дети! Синьор Содерини, я – именно тот, кто нужен этому мрамору! А он – нужен мне. Мы оба нуждаемся друг в друге. А да Винчи, сообщу вам, этот незаконный сын трактирной служанки, корчит из себя белоручку и неженку, и презирает скульптуру! А самих скульпторов, чьи лица белы от мраморной муки, он пренебрежительно называет пекарями.

– Попрошу быть более уважительным, говоря о маэстро за его спиной! – возразил Содерини, -Помните, что величие и гений Леонардо да Винчи пока еще никому не удалось превзойти!

Микеланджело уставился на него, терзаемый противоречиями, одно из которых – самое сильное – влекло его в атаку на любого потенциального соперника.

– Вы, Микеланджело, самое что ни на есть олицетворение флорентийца. –С грустью отметил Содерини.

– Что синьор имеет в виду? – Микеланджело приготовился услышать что-то нелицеприятное.

– Я имел в виду ваш неуживчивый, завистливый характер. Прямо как в том анекдоте…

– В каком еще анекдоте? – спросил Микеланджело недоверчиво.

– Я вам расскажу. Итак, Сатана в аду проводит экскурсию. Там стоят три огромных котла с кипящей водой. Первый котел окружен тремя рядами молодых здоровых чертей. Видно, что они запарились забрасывать обратно в котел выскакивающих оттуда людей. Второй котел окружен одним рядом матерых чертей, периодически спихивающих туда одиночных вылезающих. А у третьего котла храпит старый больной черт-отставник. И НИКТО не лезет из котла. Экскурсовод поясняет: Первый котел – евреи. Помогают друг другу, подталкивают, один выбрался – остальных тянет… Второй котел – мавры. Каждый за себя. Третий котел – флорентийцы. Один вылезает – остальные ОБРАТНО тянут…

– Не я один флорентиец… – ответил Микеланджело. – Хотя, говоря откровенно, было бы глупо возражать по поводу бесспорного таланта да Винчи. Да, я видел несколько его картин и фресок и понял их новизну. А слава о «Тайной Вечере» и о гигантском коне достигла и нашей Фьоренцы, и Рима…

– Вижу, вас она терзает и мучит…

– Повторяю, я превзойду да Винчи! Раз и навсегда! Других моих соперников земля еще не родила. Поймите, синьор Содерини, в этом куске мрамора я вижу фигуру. Она живая, и я освобожу ее. Все эти годы я думал об этом «Гиганте», его размеры будут впечатлять. Это будет история о Победителе, воплощенная в мраморе.

– Вы жаждете признания, Микеланджело. Но, учитывая ваш молодой возраст, позвольте дать совет: стремление стать великим – это проявление гордыни. Будьте с этим поосторожней.

– Я был рожден некрасивым, чтобы изображать красоту. Прошу вас, поручите эту работу мне, синьор Содерини. Вы не пожалеете об этом, я обещаю. Я отгорожусь стеной из досок, чтобы мне никто не мешал…

Он так настаивал и с такой уверенностью обещал изваять «колосс», что Содерини уступил, сказав на прощание: