Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

– Маэстро Микеланджело, – вступился Перуджино, – что вы себе позволяете? Как вы можете?..

– Я желал сказать, что это суждение художников, а не скульпторов, – говорил Микеланджело срывающимся голосом, затем, повернувшись к оппоненту, прошипел, -А вам, синьор Перуджино, я бы посоветовал учить не меня, а своего подмастерья Рафаэля Санти из Урбино! Я требую, чтобы статую поставили перед Палаццо Синьории, на место бронзовых «Юдифи и Олоферна» Донателло.

– Но ведь этот мрамор имеет сахаристую структуру! На открытом воздухе он сразу начнет крошиться, – сказал один из художников.

– Откуда вам знать? Этот мрамор тверд как камень. Статую из него ваял я, и, как автор, я требую, чтобы ее поставили на площади! – возразил Микеланджело.

В начале июня 1504 года, чтобы ублаготворить ее создателя, статую поставили на площади перед Палаццо Синьории.

– Я заменил самого Донателло! Какое еще нужно мне признание? – ликовал Микеланджело.

Но была одна проблема: как без повреждений доставить до места огромную статую, подобной которой до того времени никто не видел.

Архитектор Джулиано да Сангалло выдвинул идею некоего подобия клетки, а его брат Антонио, размахивая руками, тут же принялся рисовать в воздухе эскизы конструкции – это будет огромная сеть, которая будет спускаться в клетку и поддерживать гиганта в стоячем положении, на весу, амортизируя возможные удары и толчки. Все кричали, толкали друг друга, словно дети в школьном дворе, не заметив, что среди них уже не было да Винчи. Где же он? Оказалось, что почти сразу после начала заседания Леонардо да Винчи вежливо откланялся. Он просто ушел: мол, «путешествие» Давида, конечно, небезынтересно, но все эти бушующие страсти мало совместимы с его деликатной натурой.

– Так значит он ушел?! Что за пренебрежение к моему творению?! Вот он – открытый соперник, мешающий моему возвышению! – думал Микеланджело…

Однажды Леонардо прогуливался по Флоренции. Высокого роста и пропорционального сложения, с гривой белокурых волос, ниспадающих на плечи и словно сливающихся с окладистой, до самой груди, белой бородой. Лицо его, как и в молодости, отличалось редкой красотой, а из-под высокого лба горделиво глядели глаза. На нем был красный, короткий, до колен, плащ, хотя тогда обычно носили плащи длинные, поэтому одеяние это считалось экстравагантным. И мало кто догадывался, что оно еще и сшито самим маэстро. Он порицал пристрастие к частой смене одежды и неискушенному в вопросах моды могло бы показаться, что он одно и то же одеяние носит долго. Однако, хоть и покрой его одежды оставался неизменным, но очень часто менялись ткань и сочетание тонов. Живописец шел своей легкой походкой, а за ним шла свита – Салаи и другие помощники, красивые, одетые щегольски.

Недалеко от церкви Санта Мария дель Фьоре, Леонардо вступил в беседу с группой художников во главе с Граначчи, которым он изложил свою теорию перспективы:

– Если хотите стать настоящими художниками, – говорил Леонардо, – не забывайте, что композиция любой картины подчиняется математическим законам. Я попытаюсь их описать, и тогда каждый сможет выдвинуть свои возражения.

– Что ты можешь описать, если ты учился у одного лишь Верроккьо, – язвительно прервал его Ручеллаи. –Ты ведь даже латинскую грамматику не изучал.

– Я хорошо знаю, что, поскольку я человек неученый, любой самодовольный господин может осуждать меня, обвиняя в невежестве. До чего же эти люди глупы! Я мог бы вам ответить, как Марий римским патрициям: вы процветаете благодаря чужим богатствам, а я свое положение завоевал собственным трудом. Все мои познания – плод моего личного опыта, а опыт – лучший учитель жизни.

Как раз в это время мимо церкви, своей тяжелой, неуклюжей поступью, проходил Микеланджело, сгорбленный, с гривой своих черных спутанных волос на большой голове. Он, услышав последнюю фразу Леонардо, остановился, подозрительно посмотрев на всех исподлобья своими маленькими карими глазами на плоском лице, при этом болезненно зажмурившись от лучей солнца и человеческих взоров. И тут же, с плохо скрываемой раздражительностью, вступил в разговор:

– А, маэстро да Винчи! Умнейший из людей! Какая трогательная сцена! – воскликнул он. – Посмотри на себя в окружении этих заискивающих юнцов. Что ты можешь показать им, кроме своих идей? Ровным счетом ни-че-го! А я сотворил Гиганта, который обессмертил меня! И ты мне завидуешь! Ведь ты бы никогда не закончил «Давида». 18 лет ты рассказывал байки об огромном бронзовом Коне, которого собирался отлить для миланского герцога. Но ты не в состоянии завершить ничего! Ты – неудачник! А еще ты утверждаешь, что скульпторы – жалкие резчики мрамора с мозолистыми руками, грязными от пыли и земли! А вот живописцы с женскими ручками, как у тебя самого, рисуют «изящной кистью», внимая музыке! Не так ли?