Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

– Хорошо, Микеланджело. Мрамор ваш. -Содерини махнул рукой. -Но помните – на кону стоит ваше имя. И еще… – он опять заерзал в своем кресле, – прошу вас, не подписывайте вашей скульптуры, как вы это сделали с вашей «Пьетой», когда высекли на поясе Девы Марии: «Это сделал флорентиец Микеланджело Буонаротти». Это, хм, как бы выразиться поточнее, дурной тон…

– Мне пришлось тогда это сделать, синьор Содерини, поскольку молва приписала мою работу другому скульптору, Кристофоро Солари. Но обещаю вам, этого больше не повторится.

Так, глыба мрамора досталась Микеланджело. Художник выторговал себе два года, а подписанный контракт гарантировал ему месячный заработок в шесть флоринов.

13 сентября 1501 года в большом ангаре, оборудованном в районе стройки Дуомо, Микеланджело начал работать с мрамором, превращая ее в библейского Давида. Давида, который защищал свой народ и справедливо управлял им. Теперь все ждали от правительства Фьоренцы такой же смелости и такой же честности.

Создавая это свое произведение, Микеланджело думал о Савонароле, сожженном на костре в той же самой Флоренции, которая его боготворила, на той площади, где еще совсем недавно звучали его страстные речи. Теперь, когда Савонаролы не стало, в Риме вздохнули с облегчением. А вот Флоренции со всех сторон стали угрожать враги. В частности, Чезаре Борджиа, разбивший военный лагерь перед самыми воротами города. В результате некогда блестящая Флоренция стала изнемогать от внутренних раздоров и внешней угрозы. Она ждала освободителя, и как раз в это время Микеланджело получил возможность создать своего Давида – юного победителя Голиафа.

Он был так очарован своей задумкой, что постоянно спал рядом со статуей, высекая свой идеал. Идея захватила его всего целиком, и, отдаваясь ей, он довел себя до полного изнеможения, физического и духовного. Ходил как оборванец, не купаясь месяцами, а только соскабливая с себя грязь, не снимая одежды и сапог ни днем, ни ночью, пока ноги его не распухали. Он говорил:

– Господь даровал мне талант служить совершенству. А мои враги называют меня высокомерным, потому что я предпочитаю уединение. Но как же иначе смогу я услышать голос Господа?

Работа длилась два года и четыре месяца. Микеланджело в то время было 26 лет и он держал самый сложный экзамен в своей жизни, ведь ему было важно, признает ли Флоренция его мастерство. Трудился он один, передвигаясь вокруг гигантской глыбы по строительным лесам. Зрачки его маленьких глаз отливали багровым блеском. Веки были воспалены, потому что, не довольствуясь дневным светом, работал он и ночью, прикрепляя ко лбу круглый фонарик, что делало его похожим на мифического Циклопа с огненным глазом посередине лба. Бормоча что-то невнятное, Циклоп этот, словно крот, медленно копошился в подземной темноте и лязгом железного долота яростно боролся с твердым камнем.

Работа проходила в полной тайне, а место, где создавалась статуя, было ограждено деревянным забором. Когда она была уже почти завершена, мастер потратил четыре месяца на окончательную отделку и полировку. В итоге, величественный символ свободы для Флоренции был закончен.

Это был обнаженный юноша мощного телосложения, готовый к бою с опасным врагом. Его гордая голова с копной волос, нахмуренные брови и твердо сжатые губы говорили о несгибаемой воле. Линии тела были анатомически совершенны, расслабленная поза свидетельствовала об уверенности и силе, а праща, перекинутая через левое плечо, сулила противнику смертоносный выпад.

25 января 1504 года в соборе были собраны известные художники, чтобы выбрать место для «Давида» и решить, куда его поставить – в лоджии дель «Орканья либо на площади перед Палаццо Синьории. Именно в этот день Микеланджело впервые встретился с Леонардо да Винчи. Помимо Леонардо в собрание входили художники Сандро Боттичелли, Андреа делла Роббиа, Давид Гирландайо, Перуджино, Филиппино Липпи, а также друг детства Микеланджело Франческо Граначчи. Кроме них присутствовали скульпторы Рустичи, Сансовино и Бенедетто Бульони, архитекторы Джулиано и Антонио да Сангалло и многие другие.

Все старались говорить как можно громче, и никто никого не слышал. Место должны были избрать поднятием рук.

– Этот мрамор мне знаком, – сказал Леонардо, я и сам хотел над ним поработать. Но когда-то маэстро Агостино так его покромсал, что я представляю, насколько трудно было с ним работать. Поэтому могу сказать, что Микеланджело, создав столь прекрасную статую, сделал больше, чем тот, кто смог бы оживить мертвеца.

Все захлопали в ладоши, один лишь Микеланджело, ожидая сейчас подвоха от да Винчи, при этих словах почему-то испытал чувство досады. Когда же Леонардо присоединился к мнению Сангалло и предложил поставить статую в лоджии дель Орканья, обшив ее черными деревянными панелями, чтобы оттенить белизну мрамора, Микеланджело не согласился:

– Видимо, маэстро Леонардо хочет спрятать моего «Давида» в самый темный угол так, чтобы солнце никогда не освещало мрамора и чтобы никто не мог его видеть. Что же это, если не зависть к моему таланту?