Чтобы уберечь стену от глаз любопытных, Леонардо велел из воздвигнуть изгородь и обшить ее тканью. Закончив с мостками и изгородью, стали переносить картоны в залу Большого Совета, чтобы рисунок перенести на стену восковыми красками.
До того времени, пока он не начал писать красками фреску, Леонардо жил счастливой жизнью. Он занимался многими вещами сразу: утром работал в Палаццо Веккьо, после полудня трудился над своим проектом каналов, направляющих водные источники в Арно, ночью, когда все ученики уже спали, он с верным Зороастро уединялся в мастерской, где с потолка свисал его чудесный летательный аппарат.
Он беседовал о тайнах точных наук с Лукой Пачоли, тесно общался с Бартоломео Веспуччи, тоже математиком, племянником великого Америго Веспуччи. А бывало, что ходил в гости к уважаемым людям – банкирам и нобилям, магистрам и купцам, а также посещал собрания художников, в том числе – по боттеге Верроккьо.
Но договор был подписан и его условий надо было придерживаться. Поэтому Леонардо лихорадочно расписывает стену, идя снизу вверх. По окончании каждого дня он разжигает огонь, чтобы просушить краски на стене.
Работа продвигалась успешно, но однажды вечером, когда он расписывал почти самый верх стены, пламя не смогло просушить краски. Стена упрямо не хотела держать те краски, которыми он писал картину. Фреска осыпалась, едва успев подсохнуть. Эх, дедушка Плиний! Плохи твои шутки! Либо что-то в твоих записях не так! Обеспокоившись, Леонардо велел бросить в огонь побольше дров, чтобы пламя достигло верха. Но вдруг краска поползла вниз, заливая и разрушая уже просохшую часть фрески. Напрасно ученики бросали в огонь новые дрова, а затем и скамьи, и стулья – все, что только попадалось под руку. Ничто не могло помочь, и из-за слишком сильного пламени уже написанная нижняя часть фрески разбухла, а разноцветные слои краски сверху, подобно вулканической лаве, обрушивались вниз, уничтожая все, что еще уцелело. Леонардо в отсветах огня молча, окаменев, смотрел, как гибнет его творение. Он был в отчаянии от осознания того, что битва им проиграна. Заперевшись у себя в доме, он на какое-то время перестал общаться с внешним миром.
– Не печальтесь, маэстро Леонардо, иногда провидение не благоволит нам. Но ваши картоны были превосходны! – поддерживал его Макиавелли, который пришел навестить старого друга.
– А что же Микеланджело?
– А у него даже не было времени начать работу над фреской. Юлий II, новый папа, затребовал его в Рим для выполнения некоего заказа – судя по всему, какой-то гробницы…
В течение еще некоторого времени Леонардо почти не прикасался к кисти. Его вновь увлекли мысли о строительстве летательного аппарата. Но Зороастро, чья спина по-прежнему временами ныла после падения с высоты, неустанно напоминал ему о том печальном опыте в Милане. Таким образом, живописью он занимался всё меньше, вежливо и почтительно отклоняя заказы.
Но была одна живописная работа, от которой Леонардо не только не отказался, а, наоборот, отдался ей с какой-то неописуемой страстью и влечением. Это был портрет моны Лизы дель Джокондо, портрет, который, под именем «Джоконды
», станет одной из самых знаменитых картин в мире.ГЛАВА 19
На пьяцца Санта Мария Новелла, почти напротив Папской залы, которую Синьория предоставила Леонардо для росписи картонов, находился дом некоего мессера Джокондо. Он владел большим поместьем в Маремме, выращивая на тех лугах стада страстных быков и разводя кучерявых овец. Это прибыльное занятие принесло ему финансовый успех, хоть и вынуждало богатого землевладельца к частым и долгим отлучкам. Кроме того, не довольствуясь одной дойной коровой, он решил завести и другую. Начав специализироваться на продаже ткани, он открыл при доме весьма просторную лавку. И Леонардо, время от времени, заходил туда для новых приобретений.
В очередной раз, зайдя внутрь лавки, взгляд его встретил женщину лет 28-ми, необыкновенной красоты. Впрочем, красота, как известно, дело субъективное.
– Добрый день, – учтиво сказал Леонардо, – мне надобно видеть хозяина.
– Мессера Джокондо сейчас нет, – учтиво ответила ему молодая женщина, -но он вот-вот должен приехать с новыми тканями.
Она была в красивом платье, на рукаве которого был вышит рисунок в виде цветка граната. А декольте, вырезы которого были спереди и на спинке платья, говорило об отменном вкусе ее хозяйки и подчеркивало длину ее шеи. Что-то такое необъяснимо знакомое, почти родное, было в ее внешности.
– Альбиера, – пронеслось в голове у художника. -Пресвятая Дева, какое поразительное сходство! – Женщина действительно напоминала ему Альбиеру, его мачеху, что была так добра к нему, заменив в детстве мать. Но кто она, эта таинственная особа? Не иначе как дочь мессера Джокондо?
– А я вас знаю. Вы – маэстро Леонардо! Перед вашим талантом склоняются все головы Фьоренцы! Что же вас привело к нам?
– Я, коли вам известно, донна… – он запнулся, не зная ее имени…
– Лиза Герардини… – представилась она.
– Синьорина Герардини… – повторил Леонардо.