Герман Лопатин

И это ученый, который – как утверждали некоторые эмигранты в Женеве – не разгибается над столом? Никуда не выходит из своей затворнической кельи? Что-то не верится!

– Ну-ка, ну-ка, – говорил между тем по-французски Маркс (Герман заговорил с ним по-французски), беря письмо Лафарга и отходя к раскрытому окну.

7

Старая пословица гласит: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

Маркс дружил с книгами.

Они были всюду. В шкафах, которые заслоняли собою все стены просторной комнаты, на трех столах и стульях, на диване, на камине и даже на полу. Книги – разной толщины и формата, в кожаных переплетах и вовсе без переплетов. Стояли они не по росту, а как деревья в лесу: рядом с новенькой – старый потрепанный том, тесно друг к дружке, без понятного постороннему глазу порядка.

Герман заглянул в ближайший шкаф: корешки книг с немецкими, английскими, французскими, итальянскими, испанскими заглавиями.

На одном корешке, к своему удивлению, прочитал по-русски: «Современник».

Ниже, под названием, золотыми цифрами был вытиснен год – 1857.

Стало вдруг легко и свободно.

Родной, знакомый до каждой строчинки журнал словно подбадривал дружеской улыбкой.

Герман вспомнил, как совсем недавно, студентом, зачитывался в этом журнале статьями Добролюбова и Чернышевского…

Как раз в то время, когда Герман учился в университете и с увлечением читал Чернышевского, он и пришел к выводу, что пора на деле выяснить, готов ли русский народ к революции.

В конце 1867 года он решил создать для этого специальное общество…

Герман осторожно приоткрыл дверцу шкафа, прикоснулся пальцами к шершавому корешку журнала: «Неужели Маркс читает и по-русски?»

Ну да! Как он мог забыть!

Ссылается же Маркс на Пушкина в одной из своих книг. На то знаменитое место «Онегина», где поэт замечает о своем герое, что был тот «глубокий эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, и чем живет, и почему…» и т.д.

Где-нибудь здесь, среди всех этих книг, и стоит сейчас маленький томик поэта.

Герман посмотрел на Маркса.

Маркс дочитывал письмо. Усы и борода шевелились в улыбке.

Не иначе как зять сообщает о проказах маленького Шнапсика.

8

– Ну что же, я очень рад, – Маркс спрятал письмо в ящик стола, – перевод «Капитала» на русский будет первым его переводом. И, может быть, даже, – в голосе вдруг веселая усмешка, – принесет и автору и переводчику некоторый доход?

– С издателем есть договоренность.

– Вот как! – Маркс вставил в глаз монокль.

Теперь улыбнулся Герман: Маркс все-таки разглядывал его в монокль. Предположение точнехонько сбывалось.

А Маркс не скрывал иронии:

– Вы верите, что буржуазные издатели способны по достоинству оценить труд ученого?

– Нет, в это я не верю. Хотя кое-что за свои переводы я получал.

– А что вы переводили?

Герман назвал несколько книг: Спенсер, Тэн, Шелли, Гендель.

– Любопытно! – из-за круглого стеклышка монокля смотрел зоркий глаз. – Вы, значит, увлекаетесь естественными науками?

– Я кандидат Петербургского университета и окончил естественное отделение.

– Что же вас толкнуло к политической экономии?

– В двух словах, пожалуй, и не объяснишь.

– А вы не жалейте времени. Мне это интересно и важно.

Маркс стряхнул монокль в ладонь, заложил руки за спину и отошел в другой конец комнаты.

Герман заметил: в ковре на полу протоптана дорожка – по диагонали от окна к дверям.

И сейчас Маркс прошагал по этой протертой полосе.

Герман заговорил об университете. Рассказал о том, как профессор Менделеев уговаривал его остаться на кафедре, а он, Герман, отказался. Предложение было заманчиво, почетно; не многим выпускникам Дмитрий Иванович Менделеев предлагал работать вместе с ним. Но перед Германом брезжили иные цели. Стать только ученым он не мог.

Все свои студенческие годы он бился с нуждой, жил переводами, уроками (от помощи отца, председателя казенной палаты Ставропольской губернии, отказался еще на первом курсе). Видел: в огромном, мрачном городе терпят нужду тысячи таких, как он, – студенты, рабочие, мастеровые. От курса к курсу крепло убеждение: надо бороться против позорных условий жизни.

– Перевод «Капитала» поможет нам в этой борьбе!

– Я писал с той же целью, – кивнул Маркс. – Работать надо для человечества. Это святая истина. Сколько вам лет?

– Двадцать пять.

– Славный возраст. Вы правильно начали. Посвятить себя борьбе и науке – удел счастливых. Мне пятьдесят два, но я каждый день живу так, словно и сам лишь вчера оставил университет.

– А мне трудно представить вас без вашей бороды, – простодушно признался Герман.

– Вы полагаете, я всегда был такой лохматый?

– Нет, – смутился Герман, – просто я раньше видел ваши портреты.

– Вы теперь скажете, – засмеялся Маркс, – что я ужасно похож на свои портреты.

– Да, верно… Я так и подумал, как вошел. А откуда вы знаете?

– Голубчик, – Маркс присел на диван рядом с Германом и, продолжая смеяться, обнял его за плечи, – да мне это все говорят. Я уже привык. Не привык лишь к тому, что не портреты на меня похожи, а я на портреты.